Великанов его за это осудил.
– Поддержал бы человека морально, выпил бы с ним.
– Нельзя, - отозвался Демченко уже из очереди. - Он напророчет, а мне расхлебывай. У меня сейчас положение особенное, щекотливое. Пятый раз все-таки иду под венец. Каждую мелочь надо предусмотреть.
Великанов подошел к «Ватикану», дружески постоял с ним пяток минут. Хоть и непьющему, ему славно было возле пивного ларька, тихо, покойно.
– Иногда жалею, что завязал, - пожаловался «Ватикану». - Какое-то все же было разнообразие. А теперь чего я вижу хорошего - дом да семья.
Тимур Васильевич усмехнулся с грустным пониманием. Сказал, как бы пересиливая что-то в себе:
– Захар напрасно в петлю лезет, предупреди его. С Капитолиной Давыдовной ему счастья не будет. Она сатаной меченная.
– Нет, я ему не советчик. Кому и хрен слаще меда. Не нам судить.
«Ватикан» согласно кивнул. Бледный, он был похож на утопленника. Великанов наскоро попрощался с ним и еще кое с кем из прежних приятелей и поспешил на рынок, чтобы подкупить для семейного обеда свежих овощей.
3
После того как сына посадили в тюрьму, семейный союз Михайловых дал трещину. Петр Харитонович исподволь, путем долгих, непривычных размышлений забрел в тот тупик, куда рано или поздно попадает любой совестливый человек на Руси. В этом тупике сходятся те, кому извечно заведенный порядок вещей по каким-то причинам вдруг начинает казаться обременительным и несправедливым. Обратясь, как, привык, за сочувствием к супруге, Петр Харитонович впервые натолкнулся не то чтобы на грубость, но на некую насмешливую иносказательность.
Елена Клавдиевна первый год отсутствия сына почти сплошь прошаталась по квартире, будто выискивая, вынюхивая что-то в Алешиных вещах, потом неожиданно успокоилась и странно повеселела. Они по-прежнему бегали оздоровительные кроссы, занимались на ночь йогой, но в умных глазах жены Петр Харитонович все чаще подмечал азартный, огненный промельк, уже не вмещающийся в их общую судьбу. С ним не советуясь, она вдруг устроилась работать в библиотеку в войсковую часть в К. и стала там пропадать дни и вечера. То есть это Елена Клавдиевна говорила, что задерживается в библиотеке, сам Петр Харитонович не был так уж в этом уверен. Он несколько раз звонил туда после шести, любезный женский голос сообщал, что Елена Клавдиевна «полчаса уже ушла домой». Со студенческих лет, выйдя замуж, Елена Клавдиевна нигде не работала, потому особенно непонятным был ее поступок. Поначалу Петр Харитонович полагал, что беда, тоска по сыну, чувство вины погнали ее на люди, на службу, но постепенно в голову ему стали приходить и иные предположения. Надо заметить, что за двадцать лет супружества Елена Клавдиевна ни разу не дала ему повода заподозрить ее в неверности или даже в поползновении к оной. В постели она была по-спортивному холодна, деловита, и Петр Харитонович надеялся, что вполне удовлетворяет ее физические потребности. Тем более что он был всегда настороже и при малейшем намеке с ее стороны, как добросовестный стрелок в окопе, готов был спустить курок. Эротические фантазии не были обильны, но были доброкачественны, и Елена Клавдиевна частенько его за это хвалила. У них во всех отношениях был гармоничный союз, о чем еще толковать.
Точно так считала и Елена Клавдиевна вплоть до ареста сына. Несчастье вызвало в ней роковые перемены. Когда мальчика увели из дома, пока еще свет его глаз витал в окнах, она чудовищно прозрела: оказалось, бытование в этих уютных стенах, где у нее есть ручной муж и где каждая вещь до последнего книжного переплета легко ей подчиняется, давно и смертельно ей обрыдло.