С каждой минутой Настя все отчетливее, но уже без прежнего внутреннего сопротивления понимала, что от этого шалого мальчика ей не спастись.
Вдруг после всех безнадежных усилий в аппарате возник сиплый голос Леонида Федоровича, и Алеша с деликатной улыбкой передал ей трубку.
– Папа! Папа! Ой! Ну как вы там? Это я, я, Настя!
– Ничего, доченька, слава Богу, живы, здоровы.
У отца был какой-то чужой, натужный, сжатый голос, и тут же она поняла: да, Алеша оказался прав, злодеи уже там. Но зачем? Что им нужно от ее бедных родителей?
– Папочка, берегите себя, - едва дыша, но стараясь говорить нормальным тоном, пролепетала Настя. - Я скоро вернусь, слышишь? Как мамочка? Ей плохо?
В этот момент в далекой московской квартире бритоголовый громила предостерегающе ткнул Леониду Федоровичу кулаком под ребра и что-то прошипел ему в ухо. Его товарищ, тоже бритоголовый, развлекался тем, что дразнил привязанную к спинке кровати Марию Филатовну. Совал ей в ноздри свернутую трубкой газету, а Мария Филатовна в ярости щелкала зубками, пытаясь ее схватить. Иногда ей это удавалось: пол был заплеван жеваными газетными клочьями.
– С матерью все в порядке, - в соответствии с инструкцией ответил Леонид Федорович. - Ты где находишься, дочка? Можешь, конечно, не говорить, если не хочешь…
Последние слова не понравились громиле. Он кивнул товарищу, и тот вместо газетки игриво протянул к горлу несчастной лезвие ножа, которое она тоже попыталась укусить. С губ ее посыпалась розовая пена. Леониду Федоровичу видеть эту сцену было тяжело, и он, поморщась, добавил в трубку:
– Сюда ни в коем случае не приходи, беги в милицию…
Фраза долетела до Насти усеченной: бритоголовый бандит, сытно крякнув, махнул кулаком. Вместо слов Настя услышала хряск зубных протезов Леонида Федоровича.
– Они уже там, - растерянно сказала она. - И телефон отключили.
Ее детская, слезная беспомощность растрогала Алешу. Он встал, забрал у почтаря бутылку и сделал из горлышка пару глотков.
– Еще не вечер, - сказал он. - Стариков не тронут. Зачем им лишние трупы.
– Стариков обижать грех, - подтвердил почтарь Володя. - Они вообще неизвестно как живут. Пенсия маленькая, многим на лекарство не хватает. А старику тоже иной раз надо выпить и пожевать чего-нибудь.
– Возвращаемся в Москву, - сказала Настя. - Если не хочешь, поеду одна.
– Хорошо, - согласился Алеша. - Но сначала я тоже позвоню.
Второй заход на коммутатор занял у него не больше часа. Он не знал, засвечена ли Асина квартира, но полагал, что засвечена, поэтому, когда она сняла трубку, быстро сказал:
– Ничего не говори, только отвечай: да или нет… За квартирой следят?
– Да, - глухо отозвалась Ася.
– Они рядом с тобой?
– Нет.
– Мне нужен Федор. Где он?
– Федор Кузьмич погиб, - сказала Ася. - Его убили.
Укол тоски был стремителен и отозвался светлой рябью в глазах. Алеша протер их тыльной стороной ладони, будто запорошенные. Вон как оно обернулось, помощи ждать неоткуда. Кокнули Федора. Прощай, дорогой брат! Как же ты это позволил? Не стыдно тебе?
– Ты приедешь, Алеша?
– Где Филипп Филиппыч?
– Здесь, вот он.
– Дай ему трубку.
Филипп Филиппович солидно покашлял в мембрану.
– Слушаю вас.
– На тебя вся надежда, Филипп. Все ценное - деньги, барахло - надо из хаты убрать. Учти, будет хвост. Сможешь сделать?
– Попробую. Ты где?
Алеша ответил рифмованным словом из пяти букв и повесил трубку.
Он сказал Насте:
– Дельце немного осложняется. Елизар очень сильно раздухарился.
– Не смей при мне ругаться матом.
Алеша вторично отобрал у почтаря бутылку, в которой осталось на донышке, и допил ее залпом.
– Можно еще слетать, - обнадежил почтарь Володя, совсем уж было задремавший. - Добавишь стольничек? С пенсии отдам, не сомневайся. Три тыщи положили.
…В поезд они сели под вечер.