Милейший человек, всемирная слава, лауреат Ленинской премии. Поверишь ли, Ираидка его так искусала, через две недели в мучениях испустил дух. Диагноз этот самый - бешенство. Ну, гляди, зараза! - погрозил кулаком Ираиде Петровне. - Еще раз повторится, болтаться тебе в проруби.
– Летом прорубей нету, - огрызнулась с пола Ираида Петровна. - Шутить изволите, барин.
По всему судя, она была довольна игрой, доволен был и Елизар Суренович ее смышленостью, радовалась и Настя приятному времяпровождению, хотя у нее ныло укушенное бедро. Постепенно накатило оцепенение. Ее клонило в сон, но предощущение сна было не совсем обычное. Ее окутывала блаженная нега, какую прежде, в ночных грезах, она испытывала в объятиях любимого мужчины. Смех ее иссяк, лицо кривилось в жалобной гримаске. Тут снадобье опрокинуло ее в черный провал: она не помнила, как очутилась на кровати.
Ираида Петровна деловито стягивала с нее джинсы. Но это была уже не та коварная, краснощекая баба, которая сунула ей в нос балончик с газом; это была сказочная фея с одухотворенным лицом. И мужчина, который стоял поодаль, был не злодей и не актер Евстигнеев. Это был юный Алеша, трепетно ждущий ее любви. Его нетерпеливые пальцы умело прикоснулись к ее бокам. Настя застонала сквозь стиснутые зубы. Всей душой торопила она миг любовного торжества.
– Эк ее разморило, - сокрушенно заметил Елизар Суренович, основательно разоблачаясь. - Все-таки ни в чем ты меры не знаешь, Ираидка! Разве это доза для девушки.
Ираида Петровна бережно раздвинула Настины ноги, удобно согнув их в коленях. Нежно поглаживала ее золотистый живот. Выдавила сипло:
– Козочка готова, барин. Извольте бриться.
Сопящая туша навалилась на безропотную девушку, словно бетонная плита. Ираида Петровна хлопотала, бегала вокруг, чтобы не вышло у хозяина заминки. Из-под туши выпал детский крик боли. Ираида Петровна облегченно присела на корточки, приникла голодным ртом к жирному боку Благовестова, который отдавался трудной мужской работе сосредоточенно, как маховик. Однако сумел локтем двинуть настырную Ираидку.
– Не лезь, не мешай!
– Так-то оно лучше, так-то по-людски, - бессмысленно приговаривала женщина, роняя на пол слюну. Глаза ее пылали сумеречно.
Очнулась Настя под утро и плохо помнила, что с ней было. Она понимала, что ее изнасиловали. Гудела спина, словно за ночь ее исколотили палками по позвоночнику. Торопливо натянула на себя трусики, джинсы, рубашку. Из высокого оконца проникал в комнату холодный голубоватый свет. Настя прокралась к двери и выглянула. Большой стол завален объедками. Поперек дивана разметалась Ираида Петровна. Она спала одетая, с открытыми глазами. Взгляд ее упирался в потолок. Настя подошла к столу и надкусила яблоко. Горечь изо рта хлынула в желудок. Пока она жевала, Ираида Петровна очухалась. Перевернулась на бок с утробным хрипом. Уперлась глазами в девушку.
– Ну как, детка? Животик не болит?
– Нет, все хорошо, спасибо!
От изумления Ираида Петровна спустила ноги на пол и села, хотя сделать это ей было трудновато.
– Никак, тебе понравилось? Ну нынешние потаскухи… Это надо же! Да я в твои годы…
– Грязь ко мне не пристает, - уверила ее Настя.
5
Когда Петр Харитонович был молодой, была молода и Еленушка. Они бегали по травке босиком в Сокольническом парке, и Елочка смеялась до колик от его юных выкрутасов. Годы не разъединили их, сблизили. Теперь-то она спит в земле, ее косточки промозглые пожелтели, и ей на все наплевать. Он ее не винит, но отдуваться за сына приходится одному. Так же в одиночестве приходится горевать о погибающей, разоренной стране. Сын стал взрослым, опасным, чужим человеком, а страну ухайдакали суетливые, велеречивые говоруны с загребущими руками.