Я, конечно, ублюдок. Но в ней есть такое… Я не верю, а в ней оно есть.
– Ты про что?
– Она выше нас с тобой, Федор. Сколько мы ни пыжимся, хоть весь мир в карман упрячем, она все равно будет на нас сверху смотреть.
В очередной раз поспешил Алеша в магазин за добавкой. С черного хода у грузчиков взял две бутылки, да и то с уговорами. Один из грузчиков, дебелый малый в порванном маскхалате, требовал кроме денег «дозу» за услуги. Алеша ему посулился, а когда тот вернулся с бутылками, протянутого стакана как бы и не заметил - нацелился к выходу. Изумленный малый загородил ему путь.
– А как же доза?
– В другой раз будет доза, - обнадежил Алеша. - Как я початую на стол подам, сам посуди. Ты же интеллигентный человек.
От неслыханной наглости клиента грузчик, будучи раза в три крупнее Алеши, хотел уж было залупиться, но среди его товарищей оказался приметливый старичок, который посоветовал коллеге:
– Не связывайся с ним, оставь!
– Почему это? Да я его, парчушку, гада…
– Не связывайся, говорю.
Грузчик поглядел в Алешины смеющиеся бездонные очи, о чем-то догадался, остыл:
– Ладно, в другой раз придешь за водярой…
Вернулся домой, а на кухне отец с Федором беседуют о смысле жизни. Вон как быстро день оборвался. Утром Алеша прозевал Настю, оставалось теперь только встретить ее у вечернего автобуса.
Петр Харитонович ничуть не удручился тем обстоятельством, что его дом, кажется, превратился в филиал зоны. Подельщик Алешин ему сразу понравился. Солидный, хорошо воспитанный человек с ясными, не нахватанными из книжек представлениями. Он был из тех, кто никуда не спешит и готов спокойно, доброжелательно обсудить любую проблему. Такие люди в последнее время куда-то все подевались. Общественная атмосфера столь плотно насытилась безумием, что спастись от него, уцелеть можно было, лишь пребывая в постоянном движении, скача с митинга на митинг, из магазина в магазин, что-то доставая, с кем-то насмерть схлестываясь, добираясь вечером до кровати лишь затем, чтобы спать. Кто оседал в раздумьях, тот пропадал. В такой обстановке прийти домой и застать на кухне нормального человека - это большая удача.
Алеша сразу заметил, что отец чрезмерно возбужден, а Федор Кузьмич любезно перебарывал пьяную одурь, изображая сосредоточенное внимание. Увидя сына, Петр Харитонович привычно, сокрушенно умолк, но ненадолго. Глоток водки добавил ему напора.
– Алеше, разумеется, это все скучно, он не понимает, как важно для нас сохранить военную мощь. Можно и так сформулировать: есть армия, есть и государство. Если президент позволяет нападки на армию - он государственный изменник. Горбачева будут судить, если не люди, то история. От суда истории не спрячешься за границей. Он предал все и всех, пока добрался до армии. Оставил ее на закуску, и хитро сделал. Еще год назад ему бы эта акция не удалась. Последняя нравственная опора государства - армия. Он ее выбил. Дальше - хаос, власть охлократии. Поразительно! На что он сам надеется, этот самурай. Как он надеется спасти себя и свою любимую жену?
– Может, хватит, отец? Или ты боишься, пенсию не дадут?
Петр Харитонович засопел, кинул на сына ужасный взгляд, поднялся и молча ушел в комнату.
– Зачем ты так, - пожурил Федор Кузьмич. - Батя у тебя хороший.
– Надоел, ей-Богу. Как баба стал. Газетку почитает - и хнычет. Телик поглядит - и носится по квартире как угорелый. Шизнулся на почве политики. Я бы таких в дурдоме держал.
– Он таким страданием страдает, какое тебе неведомо. Федор Кузьмич взял со стола бутылку, две чашки и пошел успокаивать полковника.
– Гляди, сам не шизнись, - напутствовал его Алеша. - Болезнь заразная.
Полковник притулился в углу дивана, перед слепым оком телевизора.