Елизар Суренович не мог допустить, чтобы из-за еретических исламских видений старца нарушилось, замедлилось строительство подпольной империи. Благие усилия одинаково угодны и Аллаху, и Христу. Впрочем, столетний разбойник манипулировал религиозными постулатами лишь из соображений политического маневра. У них были разные цели: Благовестов мечтал о разумном переустройстве мира, Кузултым-ага, похоже, рассчитывал сорвать неслыханный куш в грандиозной дележке: хотя, если послушать его заносчиво-благостные речи, все обстояло как раз наоборот. Дважды приговоренный к смертной казни, Кузултым-ага не иначе как намерился прощебетать на веточке еще одну полнокровную жизнь. Этому Елизар Суренович не удивлялся: его самого, достигшего почти семидесятилетнего срока, нередко подмывало желание выскочить на гаревую дорожку и по-мальчишески сигануть стометровку. Такие, как он и Кузултым-ага, слеплены из особого теста и умирают не тогда, когда положено, а когда наскучивает жить. Именно по этой причине любое обыкновенное воздействие на плетущего оппозиционную интригу старца было напрасной тратой времени. Уговаривать, пугать, убеждать - кого? Ублажать - кого? Елизару Суреновичу давно передавали дерзкие, пророческие речи старца, в которых было мало правды, но много соблазна. Настал черед молний с Востока. Русский брат одряхлел и должен отступить в тень. Центр вселенной - священные пески Каспия, чьи ласковые воды омывают стопы избранников Аллаха. Спасен будет агнец, добровольно покинувший стан неверных. Кому-то заклинания старца могли показаться мистическим бредом, но Благовестов понимал, что туркменский собрат трезв и дальновиден. Кузултым-ага не хуже его сознавал, что подоспело время великого передела, и кто первый подгребет под себя капиталы, тот воцарится на столетия. Перед властью золотого тельца, как это было в Европе и в Новом Свете, померкнет слава Древнего Рима и Золотой Орды. Кузултым-ага, как и Благовестов, умел смотреть далеко вперед, Он всегда был наравне готов и к смертельной схватке, и к поэтическому турниру, и одолеть его можно было, только зарыв в землю. Благовестов никого не любил, но старика почитал. Ждать, пока Кузултым-ага вдруг сам опамятуется, было бессмысленно. И доверить устранение незаменимого соратника было некому. Истомно ныло сердце Елизара Суреновича, когда он думал об этом. Великое дело требует великих жертв. Однажды утром он вызвал фармацевта Витю. Встретился с ним в маленьком кооперативном кафе на Яузской набережной. Фармацевт Витя был худой, желчный человек с печатью гениальности. Он был на содержании у Елизара Суреновича. Благовестов дал ему образование, квартиру и недавно подобрал красивую женщину для сожительства. Фармацевт Витя в обыденной жизни был совершенно беспомощен и одинок. Зато кое в чем разбирался получше титулованных академиков. У него были непомерные амбиции. Елизар Суренович никогда не мог запомнить его фамилию (Шауро, кажется, или Шаулейко), и фармацевта Витю это обижало. Он относился к Благовестову, как к нелюбимому отцу. При редких встречах настырно брюзжал и непременно что-нибудь выклянчивал. Такие понятия, как приязнь, страх, совесть, вообще были чужды фармацевту Вите. Его сжигала лишь одна страсть - постижение сути вещей. Без трогательной заботы Благовестова он бы пропал, несчастный сиротка. Он бы пьяный день и ночь валялся под забором, как это происходит с огромным количеством талантливых людей на Руси. Фигурально говоря, Благовестов отыскал его на помойке и гордился своей несколько подгнившей находкой. Он выделил ему для ухоженного бытования тридцатилетнюю, свободную от предрассудков женщину немецкого происхождения Клару, положив ей ежемесячный оклад в пятьсот рублей.