– Что ж, поздравляю.
– Спасибо.
Наступила пауза, в пространстве которой они одинаково ощутили, какая меж ними пропасть. Сейчас при первой встрече они были более чужими друг другу, чем эфиоп и чукча. Но это ничего не значило: надо было продолжать разговор и прийти к какому-то выводу.
– Ты ужинал? - спросил отец.
– Обедал недавно.
– Наверное, так сразу нехорошо спрашивать, но я все-таки спрошу. Это очень важно. Чем ты намерен заниматься? Как собираешься жить?
– Отдохну недельку, отосплюсь, буду работу искать.
– Ты в курсе, что у нас в Отечестве происходит?
– По телику видел. У нас теперь свобода и демократия?
– Ты веришь в этот бред?
Алеша протянул руку к тумбочке, выудил из пачки сигарету, щелкнул зажигалкой. Спрашивать разрешения у отца не стал. Лучше сразу кое в чем определиться. Пока они вместе, они на равных. Судя по началу разговора, у папани начался старческий маразм. Это облегчит их сожительство, надо надеяться, недолгое.
…И в самом деле, за последний (тяжелейший) год психика Петра Харитоновича, можно сказать, дала основательную трещину. Недавно новые хозяева жизни добрались наконец до него лично, произведя над ним сложную идеологическую манипуляцию: из солдата, из защитника Отечества слепили огородное пугало. Все шло к тому, чтобы приравнять в общественном сознании понятие «воин» к понятию «бандит». Как любил выражаться верховный главнокомандующий (самозванец!): процесс уже пошел. Газетенки и телевидение надрывались от глумливого свиста. Здесь в России, где кости непохороненных солдат последней войны были густо разбросаны по окрестным лесам, само звание «офицер» вдруг подверглось неслыханному поруганию. Душа солдата корчилась от боли. Но кому пожалуешься, кому объяснишь? В академии и в генштабе офицеры старались не смотреть друг другу в глаза. Генералитет, цепляясь за должность, продавал армию даже не отдельными подразделениями, а скопом, как стадо. Офицерский корпус набухал обидой, как гнилью. Нижние чины безмолвствовали. Распад империи во все века начинался не с переделки границ, а с растления армии. В семнадцатом году рухнула монархия, когда солдат воткнул штык в землю. Сын вырос чужаком, жена померла, с кем поделиться несчастьем? Но все же факт был таков: сын вернулся из тюрьмы, и отец обязан его приветить. Поэтому Петр Харитонович напряжением воли преодолел стопудовую усталость.
– Давай-ка, Алексей, со встречи выпьем по рюмочке. Да и мать помянем. Вставай. Как знал, припас коньяку бутылочку.
Алеша сказал:
– Не дождалась она немного, а то бы тоже горло промочила.
Фраза была ужасающе бестактной, но Петр Харитонович предпочел этого не заметить.
4
Три дня Алеша искал незнакомую девушку, которая толкнула его под машину. Мысленно наметил несколько маршрутов, где ее будет легче всего перехватить. Молодость вернулась к нему. Ни разу за эти дни не пожалел он о том, что родился. К вечеру обыкновенно по забегаловкам накачивался сухим вином. Домой возвращался к двенадцати, когда отец уже спал. Или притворялся, что спит. На кухне опустошал холодильник, сдабривая позднюю трапезу несколькими рюмками водки. Спал глубоко, просторно и настороженно, как на нарах. Глухое хмельное ощущение счастья не покидало его. Апрельские сквозняки щекотали кожу. Так чудесно было «поддать» в подворотне с незнакомыми забулдыгами. Теперь редкий пьяница не был политиком. Отголоски дикого алкогольного указа мутили умы. В подворотнях проклинали и Горбачева, и Ельцина, а ставку делали на Степана Разина, который скоро непременно объявится. Он придет и всю эту нечисть вздернет на фонарных столбах. Но некоторые пьяницы были против насилия. И без того Россию-матушку умывают кровушкой целый век лиходеи.