У сына даймё не было никаких причин избивать старика. Ни малейших. Пси милостивое, Синго-сан, разозлившись, становится просто безудержным. Впрочем, монах хотя бы перестал колотить в свой бубен: стоит этим дзедо-дзистам начать распевать гимны-нембуцу, как люди буквально цепенеют. Может быть, именно поэтому вышел из себя Хидеки Синго. Ведь он не может позволить себе потерять контроль над ситуацией… или даже допустить, чтобы кто-то бросил вызов его власти. Этого он боится больше всего.
Хайден Стрейкер наблюдал, как монах, очевидно, заметив его, приближается но вдруг останавливается в двух ярдах.
Старик медленно повернулся и опустился на колени, смиренно уперевшись руками и лбом в землю.
— Вставай! — прошипел Хайден. — Скорее, пока тебя не заметил самурай. Чего тебе надо? Убирайся!
Однако монах не обратил на его слова ни малейшего внимания.
— Прошу тебя, гайдзин-сан. Смири свое пси. Смирись и кротко прими то, что тебе уготовано. Слишком поздно.
Монах замолчал и медленно, с достоинством поднялся. Впечатление было такое, будто он нарочно хотел, чтобы отпрыск клана Хидеки заметил его. На жителей деревни он, видимо, уже успел произвести впечатление. Крестьяне молча смотрели на него, как люди обычно смотрят на пролетающий в небе аэрокар. Разве что не слышалось ни единого возгласа; напряжение росло.
Хайден Стрейкер тяжело дышал. Грудь уже не болела, просто тупо ныла, но в тех местах на ребрах, где Розей-сан, деревенский староста, применил к нему древние способы лечения, еще виднелись синяки. Розей-сан выдавил из его легких отравленный воздух и долго мял грудь, чтобы снова забилось сердце. Теперь любое, даже самое незначительное усилие доставляло Хайдену мучения. Он наклонился над большой тыквой, зачерпнул ковшиком холодную воду и вылил ее себе на голову. Потом ковшик с плеском отправился обратно в тыкву.
Прокукарекал петух, и Хайден Стрейкер заметил, что толпа крестьян медленно тает. Машинально он взглянул на дом, где поселился самурай, и увидел, что на пороге стоит сам Хидеки Синго с двумя небрежно засунутыми за пояс мечами. Тот все видел и теперь двигался к ним. На лице не было улыбки, он глубоко вдыхал утренний воздух, получая, должно быть, извращенное удовольствие от того, что старался казаться расслабленным и пребывающем в согласии с окружающим миром. Хотя на самом деле все его мышцы были до предела напряжены в предвкушении насилия. Он шел прямо на монаха.
Однако сколько страха вызвало его появление! — думал Хайден Стрейкер, наблюдая за приближающимся самураем. Возможно, сокрытая во мне амигдала и вправду пси-проклятая штука!
При этой мысли в душе Хайдена тоже зародился суеверный ужас — точно трясина, скрывающаяся под самой поверхностью сознания, преисподняя страхов, едва подернутая ряской разума и, как ему казалось, отделенная от здравых мыслей лишь тончайшей мембраной.
Курихара — «Деревня каштановой рощи».
В воздухе разлилось предчувствие ужаса, и Хайден с необычайной остротой вдруг ощутил позорный гнет, которому подвергались со стороны высшего общества многочисленные низшие слои населения Ямато. Запреты на технологию, образование и путешествия, закрытость информации об остальном мире, навязывание отсталых способов ведения хозяйства, минимальные средства к существованию, требования беспрекословного подчинения, подкрепленные страхом смерти. Любой американец тут же спросил бы: разве какое-нибудь правительство имеет право обходиться со своим народом подобным образом? Без привычной фундаментальной веры в пси люди неизбежно скатывались к невежеству.