Желудок выразил протест в самой агрессивной манере.
— Перестань. Я в хороших руках.
— Я хочу убедиться сам. Поговорю с этим врачом, в твоем присутствии или без тебя.
Она сделала очередной осторожный глоток холодной воды и, как могла спокойнее, ответила:
— Нет. Это не твое дело.
— Очень даже мое, Кассандра. Не заблуждайся в данном вопросе, пожалуйста.
— Ты, возможно, слышал о сохранении врачебной тайны. У тебя нет права на информацию обо мне.
— Нет права? Как у отца ребенка, у меня есть все права, и уверяю тебя, я собираюсь ими воспользоваться.
Металл его голоса выводил ее из себя. По слухам, он богат, магнат с международными связями.
Представляет интересы семьи в Северной Америке, действует как агент по международным связям и специалист по импорту. Несомненно, общение с сильными мира сего не представляет для него затруднений. Он привык быть наверху, знает, как заставить себе подчиняться.
А она? На нее могут оказать колоссальное давление. В ее теперешнем положении оказывать достойное сопротивление она не в состоянии, не говоря уже о серьезности его ссылок на родительские права.
Словно по сигналу, жаркое мерзко хлюпнуло в животе. Прижав ко рту салфетку, Касси ринулась прочь из комнаты.
— Извини, — донеслось до него невнятное.
Вернувшись минут через пятнадцать, Касси обнаружила, что гостиная погружена в полутьму, горела только лампа на столе, и подумала, что Бенедикт ушел. Раздосадованная помимо воли, она прилегла на кушетку, подобрав ноги под себя. Но не успела устроиться, как услышала доносящиеся из кухни шаги. Все-таки он не ушел.
— Принес тебе чай и сухарики, — пояснил Бенедикт, ставя поднос на кофейный столик. Искреннее сочувствие на его лице пробрало ее до слез. Жаль, что пришлось возиться так долго. Никак не мог освоиться у тебя на кухне. Надеюсь, ты не против.
— Нет, — сказала она. — Откуда ты узнал, что делать — в смысле, принести мне сухари?
— У меня два племянника. Я хорошо помню, каких мук стоило моей сестре их выносить. Она постоянно грызла сухарики.
Касси отпила из принесенной чашки. Он следил за каждым ее жестом.
Наконец спросил:
— Что такое, дорогая? Я приготовил плохой чай? Почему ты выглядишь столь несчастной?
И снова сочувствие его голоса ее тронуло. Она беспомощно помотала головой, сжала сильнее губы, пытаясь не размякнуть окончательно. Но когда заговорила снова, не смогла скрыть слез.
— Чай замечательный. Но все остальное…
— Мне жаль, что так получилось с ребенком.
Нельзя было поступать так безответственно. — Он взял ее руку, вложил между своих ладоней. — Я виню себя, Кассандра. Я давно вышел из возраста, когда позволительно, чтобы человеком управляли импульсы, поэтому молю тебя позволить мне искупить свою ошибку лучшим из известных мне способов.
Его ладонь поднялась по ее руке к плечу, скользнула в широкий вырез вечернего платья, легла на шею.
Она задрожала от его прикосновения — такого нежного, полного эротики. Возможно ли оставаться бесстрастной в таких обстоятельствах? Не дать своей решимости ослабнуть под его напором?
— '''— Ты меня боишься? — спросил он.
— Да, — призналась она, глядя ему прямо в глаза.
— Не объяснишь, почему?
Она не посмела признаться, как коварно ее притяжение к нему.
Бенедикт продолжал глядеть на нее, поглаживая ее затылок. А затем неожиданно спросил:
— Как получилось, что ты выросла без отца, Кассандра?
— Мои родители не были расписаны. А когда мне было семнадцать месяцев от роду, отец променял мою мать и меня на другую женщину.
Больше мы о нем ничего не слышали.
— С нами так не случится. Обещаю тебе, что свято сдержу свои брачные обеты. Буду заботиться о тебе и малыше.