Ты говоришь, она не долго пробыла у тебя. Уехала через несколько недель. Ты не смог ее удержать? Даже не пытался? Ну да! Не мог же ты привязать ее к батарее! А ты знаешь, что она другого и не желала? Она привыкла к тому, что ее привязывают, и даже слишком сильно затягивают веревку, причиняя ей боль. А в тот раз она хотела, чтобы ее удержали. Ты не понял? Правда не понял? Что она делала те несколько недель? Ничего. Она как будто ждала. А чего она ждала? Ты не задавал ей этот вопрос? Может быть, Жерома. Или меня. Или тебя, если получится. Она надеялась, что ты наконец-то зашевелишься, возьмешь ее и уведешь с собой.
Да, возьмешь. Она знала только это: быть взятой. Это единственный язык, который она понимала. Ты ведь мог бы поднатужиться? Это простой язык.
Но ты дал ей уйти. У тебя и сегодня от этого слезы в голосе. Дурак!
Она ушла, как всегда. Не предупредив, ничего не взяв с собой и не оставив ни адреса, ни малейшего указания. Тебе осталась от нее лишь смятая постель. Подушка, как всегда, валялась на полу. Когда Анаис хотела провести ночь одна, даже подушка была лишней.
В этот раз ты отправился на поиски. Через несколько месяцев ты ее нашел. Как ты ее нашел? Может быть, случайно? Нет! Через отвратительную последовательность умозаключений. Как в плохом романе, ты стал искать ее «на дне». Она открыла тебе, что «дядя Шарль» прогнал ее из дома после четырех лет доброй и беспорочной службы: она стала ему не нужна с тех пор, как исчез его «путан». Он-то сбежал. Или просто переменил хозяина. А ты уже был ни на что не годен.
Ты можешь проявлять проницательность и интуицию, Винсент, когда иначе нельзя. Ты принялся посещать сомнительные бары на площади Пигаль. Ты взял верное направление. «Горячо, сгоришь», – говорила Анаис, когда мои пальцы скользили вдоль ее бедер. Ты нашел ее однажды ночью. Узнал в свете рентгеновских лучей матового стекла, на котором она демонстрировала свои прелести нескольким туристам, усевшимся в кружок вокруг маленького подиума. Это зрелище не идет ни в какое сравнение с Эйфелевой башней и Триумфальной аркой. Не так абстрактно.
В соответствии с законом обнаженные танцовщицы появлялись с крошечным треугольничком ткани внизу живота. Но в то время, о котором мы говорим, клейкие вещества уже не отличались хорошим качеством. На заре, к моменту третьего или четвертого обязательного заказа горячительного, матерчатый треугольник неизменно спадал, и самые упорные зрители получали в награду красивый восход солнца над самой прекрасной столицей в мире.
Ты, конечно, захотел поговорить с танцовщицей после ее последнего «фламенко». Нет ничего проще: плати. Обычаи одинаковы, что в одну эпоху, что в другую, что на площади Пигаль, что в баре для дальнобойщиков.
Ты заплатил. Анаис подошла к тебе и отвела на банкетку, в самый темный угол зала. Там совсем ничего не было видно. Она как будто не узнала тебя. Хотя звук твоего голоса… Правда, волнение и тревога наверняка сделали его неузнаваемым. А главное, Анаис не желала снова видеть тебя – тебя, Винсент. Не здесь! Она обошлась с тобой, как с клиентом, раз уж ты заплатил, чтобы провести с ней «некоторое время». Она хорошо с тобой обошлась, ибо и здесь, как у мсье Шарля, она с любовью относилась к своей работе, разве не так?
Бедный Винсент! Ты признаешься мне, что не мешал ей: у тебя не было другого способа ее удержать. Ну же! Тебе незачем оправдываться. Ты ведь уже большой мальчик, да?
Ты стал приходить туда почти каждую ночь. Ты хотел бы стать ее единственным клиентом, так как пока она была с тобой, ни одна свинья из тех, что посещали это заведение, не могла положить на нее свою лапу. Правильно?
А она? Ты, наверное, ее раздражал. Или же ей было смешно. Или и то и другое.