— А я уверена, что эту картину очень опасно… красть! — парировала Николь.
— Сомневаюсь, что тетя Алиса вообще знает о ее существовании, — сказал Джимми. — Взгляни только, сколько пыли на раме.
С этими словами он поднял картину, бережно уложил ее в сундучок и, с удивительной ловкостью сложив несколько платьев, положил их сверху.
Потом он убрал в сундучок две другие картины.
Николь в длинной ночной рубашке сидела на кровати и молча наблюдала за ним.
Закончив, Джимми, весьма довольный собой, подошел к ней.
— Встань пораньше, — велел он, — и сложи все остальное прежде, чем горничная придет тебя будить!
Николь ничего не ответила, и он продолжал:
— Закрепи ремни и постарайся ничего не забыть, чтобы горничной не пришлось снова лезть в сундучок.
Джимми говорил резко, как с маленькой, и Николь подумала, что он немного боится.
— Хорошо, Джимми, — ответила она шепотом. — Я все сделаю, как ты сказал.
Он улыбнулся и поцеловал ее.
— Ты молодец. Спокойной ночи!
Подойдя к двери, Джимми осторожно выглянул в коридор, словно опасался, что его увидят слуги.
Николь слышала, как он вошел в свою спальню.
Потом она занялась сундучком. Она сложила все свои вещи, кроме дорожного платья и ночной рубашки, что была на ней. Крахмальные юбки она положила сверху.
Когда сундучок закроется, они, конечно, сомнутся, но Джимми был прав: нельзя, чтобы горничная увидела, что в сундучке стало меньше места по сравнению с тем, что было, когда она его распаковывала.
Потом Николь вернулась в постель, но уснуть не могла.
Она по-прежнему считала, что украсть такую красоту, как «Мадонна в беседке из роз», — очень дурной поступок.
В этой картине была какая-то духовная сила.
Николь чувствовала это, когда смотрела на полотно, и была уверена, что сила рождена верой — верой тех, кто все эти годы преклонялся перед шедевром. Теперь картина стала священной реликвией и способна подарить благословение тем, кто возносит молитвы Пресвятой Деве.
И хотя сейчас картина была спрятана в сундучке, Николь принялась молиться.
Она просила Мадонну помочь Джимми и сделать так, чтобы его не поймали.
Это была очень пылкая молитва.
Николь не переставала удивляться, как им до сих пор удается не вызывать подозрений.
Неужели возможно снова и снова возвращаться к тете Алисе и красть у нее картины?
Или наносить визит за визитом к лорду Мерсею или еще кому-то, у кого есть коллекция живописи?
— Помоги нам… Пожалуйста… Помоги нам, — молилась Николь и надеялась, что Божья Матерь с Пресвятым Младенцем на коленях слышит ее.
В восемь часов Николь была уже одета.
— Рановато вы, мисс! — заметила горничная, пришедшая ее разбудить.
— У нас долгий путь, — ответила Николь, — а дома у меня еще очень много дел.
Горничная улыбнулась.
— Я знаю, мисс, так всегда бывает, когда уезжаешь. Возвращаешься, а там, где было одно дело, уже тебя ждет и другое.
— Это правда, — согласилась Николь и огляделась, чтобы удостовериться, что ничего не забыла.
Ремни на сундучке уже были затянуты, как велел Джимми.
Спустившись в столовую, она обнаружила, что тетушка уже там. Она кормила Снежка молоком из блюдца.
— Он проспал на моей кровати всю ночь, — сообщила она Николь, — и ни разу меня не разбудил!
Тетушка говорила голосом матери, которая только что открыла, что ее ребенок — замечательное дитя.
— Я знал, что он именно такой, как вам бы хотелось, — с удовлетворением сказал Джимми. — И он избавит вас от мышей.
— Сначала ему надо подрасти, — возразила леди Хартли и впервые за все время, что Николь ее знала, засмеялась без видимой причины.
Николь подумала, что Джимми, несомненно, сделал тетю Алису счастливее.
Кто-то мог бы решить, что это неравноценный обмен.