Список, вручаемый всем путешествующим на лайнере, был у меня в кармане. Я вынул его и принялся исследовать.
– Отметим вначале, что только тринадцать лиц, по первой букве своей фамилии, могут привлечь внимание.
– Всего тринадцать?
– В первом классе – лишь они. Из тринадцати господ Р… как легко убедиться, девять сопровождаются женами, детьми или слугами. Остаются четверо: маркиз де Равердан…
– Секретарь посольства, – вставила мисс Нелли, – я с ним знакома.
– Майор Раусон…
– Мой дядя, – уточнил кто-то.
– Г-н Ривольта…
– Здесь! – воскликнул один из нас, итальянец, чье лицо полностью закрывала борода великолепного черного цвета. Мисс Нелли расхохоталась.
– Мсье не очень похож на блондина!
– Тогда, – продолжил я, – придется согласиться, что виновник – последний в нашем списке.
– То есть?
– То есть мсье Розэн. Знает ли кто-нибудь мсье Розэна? Все умолкли. А мисс Нелли, обращаясь к молодому человеку, чьи ухаживания за нею так досаждали мне, с улыбкой спросила:
– Что случилось, мсье Розэн? Вы онемели? Все повернулись к нему. Он был блондин. Признаться честно, в глубине души я почувствовал нечто вроде шока. И неловкое молчание, установившееся среди нас, свидетельствовало о том, что остальные испытывали внезапное удушье, подобное моему. Положение казалось совершенно нелепым; ничто в поведении этого господина не давало повод его подозревать;
– Почему я молчу? – спросил тот. – Да потому, что из-за своего имени, положения одинокого пассажира, к тому же-цвета моих волос, я, проведя такое же следствие, пришел к аналогичному выводу. И полагаю, таким образом, что меня следует немедленно арестовать. Говоря это, он выглядел странно. Тонкие, словно две негнущиеся черты, губы стали еще тоньше и побледнели. Кровавые отблески мелькнули в глазах. Он, конечно, шутил. Но его поведение, выражение лица произвели на нас глубокое впечатление. Мисс Нелли не без наивности спросила:
– А раны у вас нет?
– Действительно, – ответил он, – не хватает только раны. Резким движением он подтянул рукав и обнажил руку. Но тут меня осенило. Мои глаза встретились с глазами мисс Нелли: он показал левую руку. И я, честное слово, чуть не сделал по этому поводу замечание, когда новое происшествие отвлекло наше внимание. Леди Джерленд, приятельница мисс Нелли, бегом приближалась к нам. Она была потрясена. Все столпились вокруг нее, и только после долгих усилий она сумела проговорить:
– Мои драгоценности, жемчуга!.. Все, все забрали… Украли у нее не все, как мы узнали впоследствии; дело обстояло еще интереснее – взяли с выбором. Из бриллиантовой звезды, из подвески с крупными рубинами, из ожерелий и сломанных браслетов изъяли не самые большие, но наиболее изысканные, ценные камни; взяли те, которые, можно сказать, обладали наибольшей стоимостью, занимая наименьшее место. Изуродованные оправы валялись там же, на столе. Я видел их, все мы видели их, лишенных лучшего, что в них содержалось, словно цветы, у которых оторвали прекраснейшие, самые яркие и многоцветные лепестки. Чтобы справиться с такой работой в течение того часа, когда леди Джерленд пила чай, следовало среди бела дня, в многолюдном коридоре взломать дверь каюты, отыскать небольшую сумку, намеренно спрятанную на дне коробки из-под шляпки, открыть ее и выбрать то, что подошло вору. Все дружно вскрикнули. Мнение пассажиров, когда узнали о краже, было единым: это сделал Арсен Люпэн.