– Я сам так же понял, господин бургомистр, и в том смысле отвечал, но… извините, если а все выскажу… граф посмеялся надо мной, и добавил:
– А просил ли барон у императора свидетельства о смерти его отца?
– Это опять гнусность! – сказал мейстер Годфрид, между тем, как племянники его переглядывались в изумлении. – Смерть его отца доказана очевидцем, которым мы еще можешь располагать… не так ли, господин барон?
– Да, – отвечал Эббо, – и он в настоящее время в Адлерштейне. Это Гейнрих Бауерман, прозванный Шнейдерлейном, единственный ландскнехт, спасшийся от убийства. Он часто рассказывал нам о последних минутах моего отца, задохшегося от крови, истекавшей из глубокой раны в груди; ему-то он поручил передать свою последнюю волю нашей матери.
– Было ли его тело вам возвращено? – спросил осторожный советник Ульрих.
– Нет, – сказал Эббо. – Все наши союзники умерли; и когда монах явился требовать их останки, ему отвечали, что неприятель их унес, и что даже голова моего деда была послана в сейм.
Все собрание единодушно подумало, что граф хочет воспользоваться отсутствием ясных доказательств убийства, случившегося восемнадцать лет назад, и посеять раздор между союзниками; очевидно было, что никакое другое место, кроме Спорного Брода, не достигло бы предполагаемой цели.
Тем не менее, права Эббо могли быть оспариваемы; во-первых, по случаю его несовершеннолетия и недоказанной смерти отца; во-вторых, потому что два вельможи предъявляли свои права на землю. Президент Ульрих, мейстер Годфрид и еще несколько членов собрания решили отложить работы до совершеннолетия барона, когда он, приняв присягу подданства, мог бы добиться точных границ своих владений. Но это мера не согласовалась с предприимчивым духом Морица Шлейермахера и с выгодами торговцев и продавцов вина, которые постоянно страдали от недостатка моста и боялись ждать еще четыре года, в течении которых молодой человек, подобный барону, мог поддаться наследственным родовым побуждениям или Брауквассер мог вернуться в прежнее свое ложе. Сам Эббо настоятельно просил, чтобы немедленно приступили к работам, несмотря на все препятствия.
– Это будет вам стоить и споров и крови, – сказал строго мейстер Годфрид.
– Разве можно добиться чего-нибудь порядочного без ссор и крови? – с жаром спросил Эббо.
– Это вопрос, который юность не может решить, – сказал со вздохом мейстер Годфрид.
– Нет, – возразил президент, – если бы было иначе, то кто бы отважился на какое-нибудь предприятие?
Совет разошелся, и юные бароны отправились в замок. Они молча ехали более часа, как вдруг Эббо заставил вздрогнуть брата, спросив его неожиданно:
– Фридель, о чем ты думаешь?
– О том же, о чем и ты, – отвечал Фридель, проницательно взглядывая на него.
– Нет, нет, Фридель, – отвечал Эббо мрачно. – Это чистая выдумка старой змеи, чтобы помешать нам отнять ее добычу.
– Несомненно… а все же я не могу не думать о том рассказе генуэзского купца про благородного германца, проданного маврам его врагами!
– Какой вздор! Эта история слишком недавняя, чтобы касаться нашего отца!
– Я тоже ничего не предполагаю. Но почему же граф выражает сомнения насчет его смерти?
– Ба! – поспешно отвечал Эббо. – Разве ты не слыхал сотни раз, как погиб наш отец? Неужели такой честный человек, как Гейнц, захотел бы нас обманывать?
– Не умышленно, конечно! Но все же я хотел бы навести справку в той гостинице, где была расставлена западня.
– Содержатель ее, изменник, кончил жизнь, как и следовало ему. Его колесовали год тому назад, за убийство ярмарочного торговца. Разумеется, дорого бы я дал, чтобы знать, где погребено тело моего отца, и с почетом схоронить его в часовне эрмитажа. Что же касается предположения, что он жив, то я не желал бы, чтобы эта выдумка достигла до моей матери, из боязни разбудить ее давно уснувшее горе.