Когда мне все-таки удалось выбраться во двор, они, насмехаясь и получая от этого огромное удовольствие, загнали меня в фонтан. Как только я пытался вырваться, они снова и снова окунали меня в воду. Наконец, совершенно замерзший и взбешенный, я предпринял последнюю отчаянную попытку и вылез наружу. Я бежал по двору, а за мной гнались мои мучители с кнутами, оставлявшими на теле раны, похожие на ножевые. Наверное, я был похож на зайца, спасающегося от волчьей стаи и петлявшего между кустами. Хотя я был проворнее своих преследователей, меня неминуемо ждал бы печальный конец, но тут я заметил открытые ворота и выскочил на улицу.
Я дрожал от ненависти и боли, промокший и босой, потому что во время драки я потерял свои башмаки. Было вообще чудо, что мне удалось выбраться на улицу.
К счастью, улица, на которой стоял дом моего господина, заканчивался маленьким переулком. Я нырнул туда и в первом же темном углу скорчился в груде отбросов. Неужели это я, который был так счастлив всего несколько часов назад! Я, который поднялся так высоко! Я, которого в мансарде этого дома ждала молодая жена!
Я не помню, сколько я там лежал, спасаясь от разыскивающих меня клерков, превративших мое несчастье в забаву для себя, в своеобразный спорт. А когда волнения улеглись и меня перестали искать, появилась женщина — она была не первая, кто обнаружил меня, но остальные только презрительно пожимали плечами и проходили мимо — и остановилась около меня.
— Какая белая кожа! — воскликнула ома, глядя на меня огромными глазами. Они так порвали мою одежду, что я был полуголый. — Ты не бродяга! Как же ты здесь очутился в таком виде, парень?
Я угрюмо молчал, стесняясь ее нескромного взгляда. Мгновение она удивленно меня разглядывала.
— Лучше иди домой, — сказала она, покачав головой, — иначе те, кто так отделал тебя, вернутся и закончат свою работу. Иди домой, парень, — повторила она и пошла прочь.
Дом! Это слово означало новые мысли, новые надежды, новые привязанности! Я с трудом поднялся на ноги. У меня был дом — епископ лишил меня его, но у меня была еще жена, разлучить с которой меня мог только бог. Я почувствовал, что при мысли о ней во мне внезапно загорелся огонь, как в те моменты, когда я держал ее в своих объятиях. Я почувствовал прилив сил и, как был, больной и побитый, отправился назад, к месту своего позора.
Дворецкий и двое или трое его подручных стояли в воротах. Заметив мое появление, они разразились насмешками. Позади них возвышался высокий серый фасад дома монсеньера. Дворецкий хлопал себя по бокам и смеялся.
— Ха! Ха! Перед нами хромой и прокаженный со Двора Чудес! — кричал он. — Позаботьтесь о нем или он наградит вас чесоткой!
— Дорогой сир, ванна готова! — воскликнул другой, обращаясь ко мне. — Вы справитесь сами или вам помочь?
Третий схватил меня и потащил к корыту, из которого поили лошадей. Прохожие — в эти дни у дворца нашего господина собиралось много зевак — с изумлением глазели на эту сцену.
— Я пришел за своими вещами, — дрожа, сказал я.
— Твои вещи! — воскликнул дворецкий, открыто насмехаясь надо мной. — Т в о и вещи, действительно! Убирайся и благодари бога, что тебе удалось так легко отделаться!
— Позвольте мне забрать вещи… из моей комнаты, — упрямо сказал я и попытался войти. — Они мои собственные!
Он пододвинулся, перегородив проход.
— Твои вещи? Они теперь принадлежат монсеньеру.
— Там моя жена!
Он отвратительно захохотал.
— Твоя жена? — переспросил он. — Да, правда, она не принадлежит монсеньеру, но она будет принадлежать мне.
Эта последняя капля переполнила мое терпение, и я дал выход так долго сдерживаемой ненависти. Он был выше меня на голову и шире в плечах. Я схватил его за горло.