Вахтенный замялся, но в это время на шум их голосов из двери вышел человек с трубкой во рту и закричал:
— Дьявольщина! Никак Бравый Вояка! Вот это да!
— Монкорне, дружище! — радостно вскричал старый солдат, держа в одной руке огромный пакет, а другую протягивая давнему соратнику.
Тот же, горячо пожав руку Бравого Вояки, объявил сторожевому:
— Смотри, молокосос, перед тобой самый острый клинок Франции!
Ветеран ухмыльнулся в усы, а Монкорне продолжал:
— Ну, старикан, каким ветром тебя занесло в наши края? Ты редко появляешься; после той кружки, которую я выпил с тобой уже давненько в кабаре «Сосновая шишка», я тебя не видел. Как вспомнишь деньки, когда я только начинал военную службу в Венгрии под командой моего крутого капитана… Черт подери! Надо отметить твое появление!
Но Бравый Вояка жестом остановил его излияния.
— Старик, — сказал он, — спасибо, что предлагаешь мне отпраздновать встречу! Но сейчас я пришел к моему другу, заключенному Фавару, — хочу передать кое-что, чтобы слегка скрасить его здешнюю жизнь. Посмотри, какой пирог! Красиво, правда? Он внесет разнообразие в его тюремное меню, и я уверен, что мой друг Фавар — приятнейший из людей, доставит себе удовольствие и пригласит тебя его попробовать.
— Черт! — проворчал Монкорне, — сейчас совсем не время для посещений!
— Да? А я не знал.
— Если бы у тебя хотя бы было специальное разрешение господина главного лейтенанта полиции…
— Послушай, разве так необходимы всякие бумажки для таких старых товарищей по боям, как мы с тобой?
— Да, конечно, но…
— Но — что? Ведь, в сущности, господин Фавар, как и все, кто здесь находится, люди совершенно не опасные, да и не виноваты ни в чем серьезном. Ради меня ты можешь нарушить правило, тем более, что оно и вообще-то ни к чему.
— Ну, ладно, Бравый Вояка, — уступил Монкорне, — если тебе так уж хочется…
И Монкорне прошел в сторожевое помещение, снял с гвоздя тяжеленную связку ключей, висевшую над запачканным чернилами списком арестованных, и, вернувшись к посетителю, сказал:
— Пойдем!
Мужчины, пройдя по длинному коридору, подошли к камере Фавара. Темные коридоры с облупленной штукатуркой здесь не наводили уныния и тоски, так как в камерах отовсюду слышался веселый шум и гвалт. Там были актеры, которые скрашивали себе вынужденный досуг чтением вслух монологов и ролей. Выкрики, пение, громкое чтение вслух колебали ветхие стены необычной тюрьмы. Ветеран, обалдевший от шума, спрашивал себя, не ошибся ли он и не попал ли вместо Фор ль'Эвек в сумасшедший дом; но в это время унтер-офицер открыл дверь, створки которой издавали душераздирающий скрип, и Бравый Вояка, придав соответствующее случаю выражение лица, увидел драматурга, занятого рисованием на стене силуэтов. Его пальцы, странно сомкнутые и держащие кусок угля, придавали этим китайским теням разные формы, и одна из них явно нацелилась откусить нос карикатуре на маршала. Было видно, что Фавар уже пришел в себя и его обычная веселость снова взяла верх.
Узнав управляющего, он оставил свое занятие.
— Наконец-то! — воскликнул Фавар. — Я снова обретаю связь с живыми! Бравый Вояка! Дорогой мой Бравый Вояка! Подойди и дай мне прижать тебя к моему благодарному сердцу!
Солдат, которого Фавар, наконец, отпустил, уронил свой пирог, и тот со странным шумом покатился по полу. Сержант поднял его и, понюхав, пробормотал:
— Пахнет он очень вкусно, но весит до чего много!
Бравый Вояка быстро подхватил пирог и водрузил на стол.