Но в этот раз в продымленном зале царила атмосфера подавленности и печали. Солдаты, сидевшие за тяжелыми дубовыми столами, время от времени рассеянно подносили к губам стаканы с вином. Двое или трое капралов с усталым видом вяло потягивали длинные трубки. Обычно бойкие парни в невероятных париках и с нафабренными усами теперь сидели, опустив глаза или хмуро поглядывая друг на друга. Известие о расстреле Фанфана-Тюльпана привело в состояние мрачной апатии всех его товарищей, которые любили его за веселость и общительность, уважали за отвагу, искренне им восхищались. Время от времени бранное выражение срывалось то у одного, то у другого, и это приводило в трепет служанок: они жались к стенкам, боясь вызвать гнев и посетителей, и хозяев, находящихся в очень скверном расположении духа: это было непривычно, так как обычно все были веселы и миролюбивы.
— Миллион чертей! — говорил один из унтер-офицеров. — Бедняга, он не заслужил этого! А все из-за надушенного красавчика Д'Орильи! Ведь это он напал на его суженую!
— Будто ему не хватало красивых дамочек при дворе и хорошеньких девушек за кулисами, которые только и мечтают, чтобы их завоевали! — подхватывал другой.
— Гром и молния! — ворчал третий. — Стоило так здорово вести себя в бою, чтобы потом пропасть ни за грош!
— Самое скверное, — подхватил еще один кавалерист, — что ничего нельзя сделать!
— Бедняга Фанфан! — хором вторили солдаты. — Уж такого он совсем не заслужил! Где же справедливость?
Тут открылась дверь, и, вместе с дуновением свежего воздуха, рассеявшего густой трубочный дым, появился Бравый Вояка и прошел прямо к столам, где сидели кавалеристы из полка Рояль-Крават. Все встали, увидев старого воина, облик которого и его знаменитые подвиги оставались легендарными во всей французской армии. Известна была и его дружба с Фанфаном-Тюльпаном, так как молодой солдат без конца рассказывал о нем товарищам по полку.
Трое солдат с обветренными лицами, уже покрытыми морщинами, когда-то служили с ним вместе. Войдя, Бравый Вояка сразу подошел, уселся среди них, потребовал кувшин теплого вина и выпил его залпом. После этого он сразу же приступил к делу, которое его мучило.
— Говорят, — сказал он, — что уже завтра расстреляют беднягу Фанфана?
— Да, мастер, — мрачно сказал старый кавалерист Пассепуаль.
— А вы знаете людей, которые должны войти во взвод, назначенный для расстрела?
— Это как раз мы и есть, — еще более мрачно ответил кавалерист. И он по именам перечислил всех своих однополчан, которым это было приказано выполнить: — Бек-а-Буар, Судар, Бришю, Гро-Помпон, Сигалёз, Брешедан, Касс-Мюзо, ля Гренад, Фенуйяр, Мешонне, ле Зефир и Крок-д'Асье. Все они здесь и готовы поступить в ваше распоряжение. Очень им всем тошно.
Солдаты встали, почтительно приветствуя старого воина. А кавалерист Пассепуаль, как бы от имени всех, пояснил: нам всем куда легче было бы пойти на приступ против превосходящего нас противника или станцевать ригодон на бочке с порохом, чем расстреливать такого замечательного парня!
Взволнованный ветеран сказал:
— Я и не ожидал ничего другого от полка Рояль-Крават — лучших солдат во всей Франции!
И тут, стукнув своим кулачищем по столу, он воскликнул:
— А ведь правда, друзья, нельзя убивать парня подобным образом?
Расстроенный Пассепуаль, вздохнув, объявил:
— Мы согласны, что нельзя. Но вот ведь что — если мы откажемся подчиниться приказу, нас расстреляют, а потом пошлют других, которые пойдут и расстреляют Фанфана все равно. Или мы сами попадем под суд ни за что. Может быть, на галеры сошлют…
— Это правда! — признал старый воин. Потом, понизив голос, сказал: — А ведь есть одно средство…
— Какое? — хором спросили все солдаты.