— Могу заверить вас, капитан Рид, что моя репутация в Бристоле так высока, что мне нелегко было бы рискнуть ее подорвать или утратить, — сказал дядюшка Амброуз таким холодным тоном, какого я у него до сих пор никогда не слышал.
Однако капитан продолжал нападать:
— Тем более вы должны понимать мою позицию в этом вопросе, мистер Хэтт.
— Я понимаю вот что, сэр. Я понимаю, что в мое отсутствие и по моей настоятельной просьбе два самых известных в Англии юриста наводят справки о жизни и поведении погибшего Бервика, сэра Томаса Молтби и их кровожадных сотоварищей, чья репутация весьма сомнительна. То, что они обнаружат, будет представлено не кому иному, как моему доброму другу лорду Гиббону, и его суд вынесет правосудное решение — это несомненно. Если вы, капитан, желаете дождаться событий, которые определят, какая из сторон победит, тогда вы обязаны согласиться с тем, чего требует закон.
Капитан Рид промолчал и отошел в сторону, погрузившись в свои мысли. Когда он снова вернулся к нам, он сказал:
— Когда это дело завершится, сэр, я со всей прямотой выскажу вам все, что думаю. Меня обманули и заставили, по всей вероятности (даже в ярости капитан говорил довольно осторожно), стать пособником серьезных нарушений закона. А в настоящий момент я оказался в невыносимом положении, так как мой корабль из-за этого подвергается опасности.
Он двинулся прочь, энергично шагая и кипя от возмущения.
Дядюшка Амброуз взглянул на меня.
— Нам всем следует оставаться внизу, Джим.
Я тут же подумал о Грейс Ричардсон и Луи и направился туда, где расположились мать с сыном. Я встретил Грейс Ричардсон у дверей ее каюты — она как раз собиралась подняться наверх.
Она взглянула на меня, с трудом (как мне показалось) перенося мое присутствие. Я обратился к ней:
— Мадам, не выходите на палубу. И не давайте выходить туда Луи. Совсем близко — корабль. Нас преследовали.
Больше ничего говорить ей было не нужно. Она в ужасе прикрыла глаза.
— Но откуда же они могли узнать? — прошептала она.
— Эти широты хорошо известны любому моряку в Бристоле, — ответил я.
Она с горечью заметила:
— Ваша матушка говорила мне о хвастливых россказнях, какими вы потчевали постояльцев гостиницы и посетителей вашего трактира. Так что вряд ли мы можем надеяться хотя бы клад отыскать на этом острове!
Я вовремя прикусил язык и не сказал ей, что, пока не появилась она, я твердо держал клятву никогда больше сюда не возвращаться. И что именно мои «россказни» позволили ей меня разыскать. Но я все же ответил:
— Мадам, если я и рассказывал о своих приключениях, я всегда старался создать впечатление, что это гнилое место, грозящее смертельной лихорадкой, и что на острове не осталось никаких сокровищ.
— Где же вся команда? Чем они там заняты? Неужели мы остались без всякой защиты?
— Мадам, прошу вас, оставайтесь внизу. Я хочу, чтобы вы с Луи были в безопасности.
— А вдруг они возьмут нас на абордаж? Нас всех переловят, как мышей. Что с нами станет?
Я впервые увидел на ее глазах слезы; они растопили ее гнев.
— Они не станут брать нас на абордаж, — успокоил я ее. Я знал, что говорю правду, хотя не мог бы сказать, откуда я это знаю или почему они не станут этого делать.
Она склонила голову и ушла к себе в каюту. Я услышал, как она закрыла дверь и заговорила с Луи.
Когда я не могу повлиять на события, имеющие ко мне прямое отношение, я становлюсь беспокойным. Я отошел от двери каюты Грейс Ричардсон, не зная, чем заняться. В таких случаях всегда помогают какие-нибудь практические действия. Необходимо было найти такое место, откуда я мог бы уяснить для себя, что происходит между капитаном Ридом и черным бригом.
Я осторожно пробирался под палубой, попадая в многочисленные тупики, пока не оказался в кормовой части у узкого трапа, имевшего отдельный люк. Оттуда можно было если и не видеть, то хотя бы все слышать.