Однако довольно скоро я почувствовал на одеяле чью-то руку и услышал голос, шепчущий:
— Вставай, вставай! — Это был Том. — Там всадник какой-то. На нашей дороге.
— Какой-нибудь проезжий, Том. Не заметил в темноте нашего объявления «Закрыто»!
— Нет, нет! Он не так давно остановился. Сидит там и наблюдает.
— Он один? — Теперь сердце у меня заколотилось. Горбун. Вот человек, который сидит и наблюдает. И он был один, когда я его встретил в первый раз.
— Пока что. Я других копыт не слыхал. Думаю, он за нами следит. — Голос Тома звучал мрачнее мрачного.
Я встал с кровати. Не могу сказать, что я не был напуган.
— Нам только одно остается, Том. Смело к нему подойти. Оставайся здесь. Смотри за дверью.
Я оделся, взял пистолеты и с тяжелым вздохом, словно из-под палки, вышел из дома. На небе появились первые, лимонно-желтые проблески зари. Я обогнул крыльцо и пошел вперед по укрытой тенями дороге. И правда, высокая и мощная фигура всадника на лошади, сидящего очень прямо и неподвижно, замаячила впереди. Услышав звук моих шагов по булыжнику, он натянул поводья, задрав коню голову. Я взвел курок и прицелился.
— Кто идет?
— Ш-ш-ш! — послышался голос.
— Кто вы такой, и что вам нужно? — Я осторожно подошел ближе и решительно намеревался выстрелить, если замечу резкое движение со стороны этой темной фигуры.
— Ш-ш-ш! — снова послышался голос. Это «ш-ш-ш» меня совершенно озадачило. — Господи, Джим, до чего же ты шумлив сегодня!
Я рассмеялся, но тут же встревожился.
— Доктор Ливси! Зачем вы…
— Джим, будь любезен, успокойся и говори потише! Людям нужно выспаться.
Я понизил голос.
— Но зачем вы здесь?
Я заметил, что за поясом у него — пара пистолетов, а к седлу приторочено кремневое ружье.
— Джим, кто знает, не донесло ли каким-нибудь ветром слух о вашем отплытии до Бристоля или еще какого-нибудь места на этом болтливом побережье. Вот я и решил постоять на часах.
— А я все время думаю о вас, — воскликнул я.
— Но меня тут нет, если ты понимаешь, что я хочу сказать. И я тебя не видел.
— Понимаю, сэр.
— Воздух сегодня замечательный, — произнес он. — А твоя матушка сильно расстроена твоим отъездом?
— Пока нет. Но, я думаю, в час расставания она проявит какие-то чувства.
Минуты две мы стояли в молчании.
— Я очень тронут, сэр, — сказал я.
Доктор Ливси кашлянул, но ничего не ответил. Мне хотелось остаться с ним, что бы там ни говорилось в законе, поэтому я попытался завязать беседу.
— Сквайр вчера заезжал сюда. Мне очень жаль, что здоровье его пошатнулось.
Доктор Ливси зашелся от смеха.
— Это он так говорит? — от смеха он совершенно обессилел. — Нет, Джим. Он просто не хочет признавать, что стареет. Поэтому он придумал себе какое-то заболевание желудка и, боюсь, я дал ему какой-то отвратительный на вкус порошок. Это его вылечит. — И мы оба рассмеялись.
— А этот Джеффериз?.. — отважился я спросить.
— Кузен Джона? Да, он говорил со мной о нем. Хороший врач. Жену себе ищет. Теперь, когда у него завелись деньги, называет себя джентльменом.
Я задержал дыхание. Такое меня не устраивало.
Молчание доктора породило новую паузу, и я подумал, что он, вероятно, хочет, чтобы я ушел и не компрометировал его как судью. Но мне хотелось выразить ему свою благодарность хотя бы тем, что не оставил его в одиночестве. И я сказал:
— Сэр, я никому не скажу, что виделся с вами, но чем бы ни окончился наш вояж, я всегда буду помнить о вашем добром поступке.
Доктор Ливси ничего не ответил. Мы некоторое время стояли рядом, порой обмениваясь одним—двумя словами о местных делах. Ночная тьма на востоке посветлела. Когда света стало достаточно, чтобы мы могли разглядеть друг друга, доктор Ливси сделал едва заметный жест рукой. Это могло быть знаком, что я должен уйти, прощальным мановением руки или благословением. И он уехал.