Бен спускался по нашей дороге словно император в лохмотьях — он был одет в нелепейший костюм, где ливрея сочеталась с треугольной шляпой.
Все обитатели «Адмирала Бенбоу» тотчас же влюбились в Бена Ганна. Его преувеличенная готовность выполнить любое поручение у всех вызывала смех. Каждого из нас он называл адмиралом. В его присутствии у всех становилось легче на душе.
Второй раз меня встревожило появление незнакомого всадника. Луи прибежал ко мне со словами, что он слышит стук копыт, и хотя сам я ничего не слышал, я стал ждать за утесом, что стоит чуть выше у дороги. Том Тейлор, тоже вооружившись, спрятался за небольшим мостом.
Минут десять спустя меня снова поразила чуткость Луи: я прошел немного вперед и увидел приближающегося всадника. Он был необычайно хорошо одет, а на голове у него ловко сидела шляпа с плоскими полями. Голубые глаза его возбужденно сверкали, и я невзлюбил его с первого взгляда.
— Доброго тебе дня, добрый человек, — произнес он. — Где твой хозяин?
— Назовите имя, — ответил я, желая сбить с него спесь.
— Его или мое? — резким тоном спросил незнакомец. — Его, как мне сказали, Хокинс.
— А ваше?
— Я — Джеффериз.
— А я — Хокинс.
— Да неужели?!
Таков, значит, человек, назначенный Джоном Трелони стать нашим судовым врачом. Я окинул его внимательным взглядом: человек элегантный и находчивый, непринужденный в обращении, и — судя по манерам — джентльмен. Он спешился и тотчас же схватил мою руку, крепко ее пожав.
— Мой добрый друг! О котором мой родственник так хорошо отзывается! Я еду прямо из Холла. Джон говорит — а увидев вас, я с ним совершенно готов согласиться, — что мы с вами непременно станем самыми добрыми товарищами по плаванию, разве не так?
Он был всего несколькими годами старше меня, явно многое повидал и знал свет, но, на мой вкус, слишком уж быстро несся вперед. Он был слишком нетерпелив, слишком суетлив; мне по нраву люди более степенные. Из-за него у меня сразу же возникло довольно обычное для меня затруднение: как может не нравиться человек, которому нравишься ты? Я счастлив сказать, что знаю многих, кому я нравлюсь, но я не чувствую себя счастливым, когда не способен ответить им тем же.
— Корабль должен прибыть совсем скоро. Завтра, а может быть, даже сегодня вечером, — сказал я. — Боюсь, им препятствовал ветер. Позвольте, я проведу вас в дом.
— А я живу в Фалмуте, — воскликнул он. — И никогда не был в море [6] ! Не забавно ли?
Войдя в дом, Джеффериз отдал низкий поклон моей матушке и Грейс Ричардсон. Его внешность и манеры привлекли их внимание. Я часто наблюдал, что женщины не против, когда определенного типа мужчины оказываются склонны к преувеличениям.
— Роджер Джеффериз. Врач, — представился он. — И прошу позволения сказать, надеюсь также, что джентльмен.
— Вы позволите нам судить об этом? — спросила матушка с улыбкой, вроде бы ведя шутливую беседу. Но я — то ее хорошо знаю: если бы она ко мне так обратилась, я почувствовал бы, что меня здорово осадили. Грейс Ричардсон не промолвила ни слова, но Джеффериз посмотрел на нее, как мне представилось, с живым интересом.
Третий повод для тревоги возник в ранние часы следующего утра. Том остановил меня, когда я поднимался по лестнице, чтобы отправиться спать.
— Хочу подежурить, — сказал он.
— Но ведь никакой опасности нет, Том, — возразил я. — Или тебе кажется, что есть?
Он взглянул на меня:
— Твой отец ответил бы «да», Джим, а я уже все продумал. Джошуа и я. Больше никого и не надо.
— Если опасность возникнет, Том…
Мне не пришлось договорить.
— Я тебя разбужу, Джим. Слово даю.
Я пожелал ему доброй ночи и отправился спать в надежде, что сон будет спокойным и крепким.