— Мы оба были дураками, Хелен, как ты не понимаешь? Видит Бог, я бы многое отдал за то, чтобы вернуть назад тот момент, когда попросил тебя бежать со мной. Я хотел и хочу от жизни больше, чем имею! Я вижу Дарби и Генриетту вместе и сожалею, что… — Он отвернулся и сел в кресло с чувством полного изнеможения. Продолжать разговор на эту тему не имело смысла.
На мгновение в комнате повисла тишина, потом раздался тихий шорох, и Хелен уселась напротив мужа.
— Значит, — произнесла она наконец, — ты видишься со своим другом Дарби и его молодой женой и мечтаешь о более подходящей супруге, так? О такой же очаровательной и красивой, как Генриетта, полагаю. В это же время я смотрю на ребенка Эсме и испытываю зависть.
— Я только хочу сказать, — Рис чувствовал себя как никогда усталым, — что в какой-то момент жизни человек должен просто принять случившееся как данность. Я сделал ошибку и, видит Бог, хорошо заплатил за нее.
— Ты заплатил? — Хелен не верила своим ушам. Ее маленькие ручки, сложенные на коленях, сжались в кулачки. — Это надо мной смеются, мне рассказывают истории о твоей… твоей оперной певичке. Это я хочу ребенка, но никогда не смогу им обзавестись. Я даже не могу привлечь мужчину, согласного пойти на скандал, связанный с женитьбой на мне! Твоя жизнь идеальна! У тебя есть твоя музыка и твоя оперная дива. Разумеется, я ни на секунду не поверила, что тебе действительно нужна Генриетта, которой медведь на ухо наступил.
— Мне не нужна Генриетта; просто я хочу все то, что имеет Дарби. — Рис откинул голову на резную дубовую спинку кресла. — Может, я и дурак, но мне хочется, чтобы женщина стала моим другом.
Этот комментарий пролил некоторый свет на отношения Риса с оперной певицей, женщиной, поселившейся в комнате Хелен, но она так ничего и не сказала по этому поводу.
Рис тоже молчал, хотя Хелен сама призналась, что Фэрфаксу-Лейси не хватит мужества, чтобы прийти в качестве свидетеля на ее бракоразводный процесс.
Их семейная жизнь знала мало драгоценных моментов доброты, но только теперь Рис понял, что иногда молчание бывает величайшим ее проявлением.
Глава 30
В СЕРЕДИНЕ НОЧИ
Было два часа ночи, когда Себастьян сумел наконец избавиться от матери, проводив ее в спальню. Весь вечер у него ушел на то, чтобы выслушивать разговоры о балах, «Олмаке» и других местах, где он мог встретить подходящую жену, причем обязательно плодовитую.
Естественно, при свете дня Себастьян не мог наведаться к Эсме, а теперь… возможно, уже слишком поздно. Ребенок наверняка находится в детской, следовательно, у Эсме могут быть посетители. И все равно он должен ее увидеть.
Осторожно поднимаясь по темной лестнице, Себастьян чувствовал себя как человек, идущий на свидание к новой любовнице. Шагнув внутрь, он сразу заметил, что в комнате Эсме довольно светло. Сама она сидела в центре кровати, держа ребенка на руках; рассыпавшиеся по плечам волосы закрывали ее лицо, и, судя по всему, она не слышала, как он вошел.
Себастьян тихо закрыл дверь.
— Эсме, — прошептал он.
Она вздрогнула и в испуге уставилась на него.
У Себастьяна сжалось сердце. Он знал, что роды отнимают много сил, но это было уж слишком; Эсме выглядела так, словно только что вернулась с поля боя.
Тут он услышал тонкий писк, а Эсме сразу же повернулась к ребенку. Чудесным образом на ее лице возникло выражение безмерного обожания; глядя на малыша, Эсме заулыбалась и начала тихонько ворковать, осыпая его личико поцелуями. Ребенок тотчас перестал плакать и окончательно затих, когда она дала ему грудь.
Себастьян присел рядом с постелью и молча смотрел, как лунный свет обливает серебром распущенные волосы Эсме, ее грудь и маленькую ручонку сосущего малыша, вцепившуюся в палец матери.