Первым выступил лорд Уиннамор: стоя перед камином, он заунывно бубнил «Вторую эклогу» Вергилия. Все это время Беата отчаянно скучала.
— Дорогой Уиннамор, — наконец вмешалась Арабелла, — вы, безусловно, подняли наш образовательный уровень, а заодно умудрились нагнать сон на мою племянницу.
Вздрогнув, Эсме выпрямилась.
— И вовсе я не сплю, — возразила она, изображая несуществующий восторг. — Эклога просто потрясающая.
Арабелла фыркнула:
— Ну, если никто другой не спал, то я-то уж точно дремала.
Лорд Уиннамор вежливо улыбнулся.
— Никогда нелишне прослушать отрывок из классики, — сказал он назидательно.
— Правильно ли я поняла, что вся вещь посвящена восхвалению мертвого человека?
Когда лорд Уиннамор кивнул, Арабелла картинно закатила глаза:
— Лучше мы оставим изучение этого печального опыта кому-нибудь другому.
Эсме бросила на Хелен многозначительный взгляд, но та продолжала сидеть на стуле, прямая как палка, и, казалось, выглядела чрезвычайно взволнованной.
Наконец Беата протянула Хелен небольшую книжечку в кожаном переплете, уже открытую посредине.
Хелен побледнела еще больше.
— Дорогая, — окликнула ее с другого конца комнаты Эсме, — не прочитаешь ли ты нам эти стихи? Или, может, лучше отложить твое выступление до завтра?
И тут в глазах Хелен появилась какая-то яростная решимость.
— Я готова, — ответила она почти без дрожи в голосе, затем, поднявшись, прошла к камину, на то самое место, где до нее стоял лорд Уиннамор, и, повернувшись, послала Стивену Фэрфаксу-Лейси обольстительную улыбку. Эсме чуть не захлопала в ладоши, настолько сердечной была эта улыбка.
— Я прочитаю стихотворение под названием «Жалобы пастушки», — кротко произнесла Хелен и снова взглянула на Фэрфакса-Лейси, словно давая понять, что выступление предназначено именно ему.
О, если это грех — любить юнца с прелестным ликом,
Чьи Кудри цвета янтаря завиты в золоченый невод
И вьются не таясь вокруг румяных щек…
— Невод? — перебила Арабелла. — При чем здесь невод? О чем толкует этот поэт?
— Просто на волосы человека, о котором идет речь, надета сетка, — начал объяснение Уиннамор, но, заметив предостерегающий взгляд, как-то сразу стушевался.
— Я продолжу, — объявила Хелен.
О, если это грех — любить прелестного красавца,
По ком моя душа томится неизменно,
Тогда я не сдержусь и согрешу.
Ну вот, все просто идеально! Хелен посмотрела на Беату и с благодарностью улыбнулась, но Беата едва заметно качнула головой в сторону Стивена. Весь этот разговор о грехе должен был ясно дать ему понять, что у Хелен на уме.
О, если бы Господь, чтоб мне воздать награду,
Вдруг обратил мои уста в цветок,
а рот твой сделал бы пчелой игривой,
Тогда бы ты испил мой сладкий мед и… и мой…
Хелен запнулась, чувствуя, как краска заливает шею. Она не могла прочитать это… эти строчки!
— Этот кусочек особенно хорош! — воскликнула Арабелла. — Леди Годуин, на этот раз вы продемонстрировали настоящую глубину чувств!
Эсме бросилась в комнату, чтобы поскорее забрать книжку из рук Хелен.
— Боюсь, это слишком глубоко даже для меня. — Она легонько подтолкнула подругу в направлении ее стула. — В конце концов, я уважаемая вдова, не так ли? — Она бросила умоляющий взгляд на Беату. — Думаю, что сегодня у нас есть время еще для одного стихотворения. — На этот раз она не спешила удалиться к себе в комнату… Ведь теперь ее не ждет там Себастьян.
— Мистер Фэрфакс-Лейси, полагаю, вы нашли в моей библиотеке стихотворение, которое пришлось вам по вкусу?
— Нашел и был бы рад его прочитать. — Стивен встал. — Но так уж случилось, что и выбранное мной стихотворение написано от лица пастуха.