— Не беда, — утешил Степан. — Стретьев день [15] скоро, промыслу начало. Жиру нерпичьего наберём, с золой сварим и тем отмоемся.
— Солнце-то явилось, а тепло не торопится, — отозвался кормщик. — Тепла дождёмся, на дворе и отмоемся. А в избе нельзя: ещё сильней стены сырости наберутся.
Ванюшка не находил себе места: на промысел со старшими готовился.
— Стретьев день завтра будет! — заявил, наконец, кормщик. Он осторожно, с уважением, провёл рукой по своей палке-численнику. — Завтра солнышко от земли совсем оторвётся. В полном лике нам покажется. И, помолчав, спросил больше для порядка: — Кутела к промыслу готовы ли?
Известно, кутела с осени изготовлены, по колышкам на стенках развешаны. И сколько раз уже, томясь от зимнего безделья, зимовщики точили их железные носки, жиром смазывали, чтобы железо в избяной сырости не заржавело.
Ванюшка своё кутело потихоньку к другим примерял. Ох, короче оно, короче! Когда же он сам до больших дорастёт и всё у него будет, как у Степана: и лук, и кутело, и рогатина? Не утерпел раз мальчишка, подошёл к двери, попросил Степана:
— Стёпа, а ну зарубку на притолоке сделай, со старой примерь, может, я за зиму подрос?
Степан хотел было посмеяться, да увидел, с какой надеждой голубые глаза Ванюшки на него смотрят. Взял нож, новую зарубку на притолоке положил, ответил серьёзно:
— Подрос маленько, сам видишь, на палец от прошлой зарубки, как ты мерялся. За лето под солнышком и больше, чай, подрастёшь, не горюй. Ступай лучше на волю, учись кутело метать.
Ванюшка живо выбежал из избы. И правда, поспешать надо: может, и он своим кутелом нерпу промыслит? Кутело не простая снасть. Железный носок у него на древко надет не намертво, не так, как нож у рогатины. К нему длинный крепкий ремень привязан. Метнёт охотник кутело в нерпу или лысуна, и тот, раненый, бывает успеет в воду кинуться. Однако носок с древка соскочил и крепко у него в теле застрял, а конец ремня у промысленника в руках. Зверь на привязке от него не уйдёт.
Стретьев день выдался на редкость тихий и ясный. Вот оно и солнце появилось: выше, выше, уже далеко края земли не касается, вольно по небу, как по морю, плывёт.
Кормщик стал на колени, солнцу в землю поклонился, и все зимовщики за ним так сделали. А Ванюшка не утерпел, тут же обернулся, смотрит: на сколько его тень короче стала.
Алексей встал не спеша, снял рукавицу, провёл рукой по глазам.
— Прозимовали мы, ребятушки, солнышка дождались, глядишь, и выручки от добрых людей дождёмся. Быть того не может, чтобы за лето до осени к нам какой карбас не заглянул. Спасенье нам привезёт. А мы тем временем зверя напромыслим, не с пустыми руками домой воротимся.
Сказал и зорко на всех смотрит, поверят ли?
Ванюшка даже на месте от радости подпрыгнул, так ему сразу спасительный карбас привиделся. И Степан улыбнулся весело. Один Фёдор стоит, в землю смотрит, тяжело на палку опирается.
— Нет, — сказал тихо. — Мне, дядя Алексей, того карбаса не ждать.
Даже сквозь грязь заметно стало, как от этих слов побелел Ванюшка, схватил Фёдора за руку, крикнул:
— Дядя Фёдор, не говори таких слов, не говори! Придёт карбас, всех нас выручит!
Фёдор поднял голову, посмотрел на него: лицо как у чертёнка сажей замазано, а глаза ласково смотрят, тревожно. Хмурое лицо Фёдора разгладилось, точно просветлело.
— Добро, малец, — сказал он только. Улыбнулся, Ванюшку по плечу потрепал и сам словно удивился, так это на него было непохоже.
Все тоже удивились, но виду не подали, чтобы Фёдора не смутить, и повернули к дому. Надо было готовиться к промыслу.
Домой добрались уже в серых сумерках. Но от того, что дождались первого полного солнца, на душе было радостно. Даже жирник в тот вечер горел словно светлее и коптил не так сильно.