Чистый холодный воздух постепенно согрелся над грудой раскалённых на очаге угольев. Фёдор проворно прикрыл их железным листом, и на листе зашипели на разные голоса жирные куски медвежатины.
— Добро, — довольно проговорил Алексей, положи на нары топор и рогатину. — Посчастливило тебе это железо найти. Чистое мясо теперь есть будем, без угольев.
— На берегу, от бревна отодрал, — отозвался Фёдор, хмурое его лицо немного прояснилось от похвалы. — Я что оно там надобно было, не ведаю, а нам сгодилось, — важно добавил он.
Запах жареного мяса не дым, его выгонять не требовалось, даже приятно дразнил аппетит:
— Ужо в котелке морскую воду выпарю, соли соберу, — раздобрев, пообещал Фёдор.
— Пока и без соли обойдёмся, было бы мясо, — ответил Алексей и, вытерев нож, вложил его в ножны и встал. — Кончайте, ребята, путь нам не близкий, а день короткий, — договорил он. — Сапоги-то хорошо ли посохли? Глядите, ноги первое дело беречь надо.
Собрались быстро. Ванюшка прежде всех. Торопить старших не смел, но горел от нетерпения так, что даже отец заметил:
— Щёки-то у тебя, Ванюшка, как румяные яблоки. — И ласково провёл рукой по густым волосам. — Зарос ты, скоро, как девке, косы заплетать придётся. Ужо сам тебе их прикорочу.
Ванюшка от нечастой отцовской ласки разрумянился ещё больше. Странно было видеть его детское лицо с пушистыми ресницами в этой дикой убогой хижине на краю света.
Фёдор, как всегда, никак не мог сразу удобно намотать на ногу портянку. Отец не торопил: ноги сбить — вся охота пропадёт. Сам будто и не спешил, а всё успел. Ванюшка на него залюбовался: стоит как дуб, двери за ним не видно. Борода по грудь, а не трёпаная, как у Фёдора, аж светится. И не крикнет никогда, а все его слушаются. Да как его не послушаешься?
Ванюшка так занялся своими мыслями об отце, что на минуту чуть моржей не забыл. Но тут же спохватился: «Ой, да когда же Фёдор свои портянки уладит! Моржи ждать не станут, соберутся в тёплые воды плыть. Степан говорит — на берегу их — глазом не охватить. Передохнут — и только их и видели. А он, Ванюшка, и вправду живого моржа ещё не видел, какой он. Первый раз вот отец в море взял и вот… Но на этот раз грустные мысли в голове не держались.
Из избушки вышли с оглядкой: ошкуй дух жареного сала за версту чует, не притаился бы за углом.
Шли по-охотничьи, гуськом; Степан впереди, Ванюшка за ним, старался ступать след в след, приговаривал тихонько про себя: «Ишь, ноги-то долги, размахался — не доступить». Но и сам шагал широко, старался изо всех сил. В промятый след ступать легче, хоть снег ещё и не глубокий.
Отец шёл за Ванюшкой. Молод Степан, а в охоте на берегу Алексей ему первое место уступал: тропу лучше выбрать, зверя выследить, в злую пургу с пути не сбиться, в том со Степаном никто равняться не мог.
Степан шёл легко, чуть вразвалку, будто и не торопился, а поспеть за ним трудно. Ванюшка немного прошёл, а уж жарко стало, и расстегнул бы ворот, да отец не велит: простынешь, говорит, и враз трясовица хватит.
Ещё в жар бросало оттого, что впервые на настоящую охоту шёл, не за кем-нибудь — за моржами. Кутел? своему новому покоя не давал, с плеча на плечо перекидывал. Вздумал на ходу прикинуть — как оно моржу в загривок попадёт, да чуть Степану на спине полушубок не пропорол. Отец сзади ему легонько по шее стукнул:
— Ты на дело пошёл аль на баловство? Гляди, назад тебя заверну, сиди, избу стереги.
Ванюшка надулся, покосился с опаской — Фёдор не приметил ли? Отец скажет, да и отстанет, а Фёдор как прицепится, всю дорогу зудеть будет. На счастье, Фёдор ничего не приметил, шёл, как всегда, ссутулясь, глаз от земли не подымал, про себя только что-то тихо поговаривал недовольно.
«С чего он такой? — удивлялся Ванюшка.