Что ж, — Ангус в запальчивости рванул на груди одежду, — вот он я, весь перед тобой! Убей меня, если хочешь, избавь от позора, от необходимости предавать родину, лгать жене…
Джон рванул было свой, меч из ножен, но затем бросил его в снег.
— Значит, — прищурившись, проговорил он, — ты продался англичанам ради безопасности собственной шкуры? Так прикажешь тебя понимать?
— Приходится признать, что да. Но и ради безопасности моей семьи, жены, матери… Презирай меня — я заслужил. Но учти и то, что неприкосновенность Энни позволяла ей проделывать безнаказанно многое из того, чего бы иначе она не смогла делать…
Макгиливрей на минуту задумался. Подобрав с земли свой меч, он сунул его в ножны.
— Сукин сын! — прошептал он. — Что же ты сам-то ей не сказал? Избавил бы ее от стольких мучений…
— Я понимаю, — кивнул Ангус, — но я думал, что так я лучше смогу ее защитить. Чем искреннее она бы меня презирала, тем скорее бы я смог убедить Лудуна и других, что мой брак — исключительно по расчету…
— Все равно ты мог бы ей сказать.
— Ах, мой друг, — вздохнул Ангус, — я так давно ношу эту маску, что уже, считай, с ней сросся…
— Ты так сросся со своей маской, что твоя жена была на волосок от того, чтобы изменить тебе!
— Мне пришлось рискнуть. Представляешь, какова была бы реакция Форбса, если бы я заявил, что безумно люблю свою жену?
Джон снова задумался на минуту.
— Все равно, — мрачно упорствовал он, — сама Энни вряд ли сочтет это твое оправдание достаточным. Если сама она готова пожертвовать жизнью ради родины, простит ли она тебе, что ты предал родину ради безопасности жены?
— Она не должна об этом знать. Поклянись, Джон, что ты ей ничего не скажешь!
— С чего бы это я должен тебе в этом клясться? — фыркнул Джон. — Энни должна обо всем знать!
— Умоляю тебя, Джон! Это лишь причинит ей ненужные страдания.
— Ну, хорошо, — прищурился горец, — а другие? Ферчар и все остальные? Должны они знать, почему глава их клана на стороне англичан?
Ангус привел, насколько возможно, разорванную в запальчивости на груди одежду в порядок.
— Если не веришь мне, — начал он, — посмотри на себя. Еще пару минут назад ты готов был меня убить, а сейчас у тебя такой вид, как был тогда, когда мы — помнишь, должно быть? — были детьми и Ранальд Макфиф толкнул меня в болото. Я вылез весь в слезах, ибо перепачкал свой новенький костюм, мальчишки стали смеяться… Ты был на пять лет меня моложе, но готов был их всех убить. Я не удивлюсь, если сейчас ты вызовешься проводить меня до самого Фалкирка!
Губа Макгиливрея скривилась, словно он собирался плюнуть.
— Да ради Бога, — усмехнулся он, — иди куда хочешь, делай что хочешь… Если мы сегодня победим, в чем я уверен, все гарантии твоего Форбса не трогать твою жену не будут иметь никакого значения.
— При всем сочувствии я не верю в вашу победу. Да, вы честны, отважны, боретесь за правое дело, но у кого больше солдат и пушек?
— Значит, ты с теми, кто сильнее? — Глаза Джона сузились. — Можно ли после этого назвать тебя бескорыстным человеком?
— Если англичане победят, они не станут с ней церемониться. Могут сделать все, что угодно — пытать, изнасиловать, повесить…
— Этого никогда не случится! — Рука Джона снова машинально потянулась к мечу.
— И что же ты сделаешь, герой, чтобы этого не произошло? Можешь ли ты утверждать, что и сам выживешь в этой битве? Если бы ты сам увидел однажды вблизи, скажем, отряд английской конницы, сразу бы, я уверен, поубавил свой пыл. Я ни на секунду не сомневаюсь, что ради Энни ты готов пожертвовать жизнью. Но что, скажи на милость, у тебя есть, чтобы ее защитить, кроме этого меча, которым ты безрассудно размахиваешь? А мои бумаги могут обеспечить ей безопасность.