Ты хочешь сказать, что плохо стреляешь из лука? Как будто я не знаю, что ты и с закрытыми глазами попадешь в «яблочко»! Или плохо управляешься с мечом? Знаешь, что говорят о тебе мужики? «В бою Энни цены бы не было — горяча, но не настолько, чтобы голову потерять!» По-моему, это лучшая похвала! Или, может быть, — прищурился он, — ты уже разучилась все это делать? Я ведь и забыл, что ты теперь сменила штаны на юбки, ешь суп серебряной ложкой, а не пьешь из чашки через край, как раньше… Лоск, черт побери!
— Тоже мне, — она оглядела его роскошный костюм, — а сам-то чего тогда так вырядился? — Джон и вправду выглядел настоящим аристократом: его могучий торс был облачен в роскошный кафтан с манжетами в тон килту, не менее изысканный камзол… — Гляди-ка, и завит, и выбрит до синевы… А чем это от тебя, дружочек, пахнет? Уж не французскими ли, часом, духами? Хорош, хорош! Невеста, надеюсь, при тебе? Такому кавалеру — и без невесты…
Брови Джона сошлись на переносице.
— Кто тебе сказал, что у меня есть невеста?
— Вообще-то леди Драммур… Какое это имеет значение?
— Никакого, ровным счетом никакого. Кстати, — он приподнял ее подбородок пальцем, — передай своему мужу, чтобы он, когда бреется, брал бритву поострей. У него такая гладкая кожа на лице, что мне больно смотреть, как он ее все время уродует порезами.
Энни отпрянула, сердце ее почему-то учащенно забилось.
— Спасибо за совет, — огрызнулась она, — но, надеюсь, мы здесь не для того, чтобы обсуждать, какой бритвой следует бриться моему мужу.
— Как и не для того, чтобы обсуждать, на ком я женюсь.
— Какая связь… — начала было Энни и вдруг осеклась, — так говори, зачем позвал! А то нас, небось, уже с фонарями ищут.
— Тебя — может быть, а я же уже попрощался.
— Ты уезжаешь? — Энни не смогла скрыть разочарования.
— Хотела со мной потанцевать? — усмехнулся он. — Извини, дорогая, в другой раз. Я уже засвидетельствовал всем этим идиотам свое почтение, не вижу смысла и дальше участвовать в дурацком спектакле, тем более что неважно себя чувствую.
— А что с тобой? — насторожилась она.
Вместо ответа Макгиливрей сунул руку под рубашку; когда он ее вынул, рука была мокрой от крови.
— Господи! — вырвалось у Энни.
— В меня стреляли, — спокойно произнес он.
— Стреляли? Кто, где, когда?
— Ну давай еще громче, крошка, а то не все слышали!
— И ты едешь сюда, занимаешься здесь неизвестно чем, словно ничего не произошло!
— Крошка, если бы я не был сейчас здесь, то уже болтался где-нибудь на виселице.
— Ничего не понимаю! Давай хотя бы перевяжу! — Наклонившись, Энни торопливо стала отрывать полоску от нижней юбки.
— После того как ты уехала, один из наших сказал, что, кажется, видел в лесу что-то подозрительное. Мы отправились в лес и напоролись на засаду красных мундиров. Прогнать их было не сложно, но…
Энни вспомнила рассказ Уоршема о том, как вчера ночью его люди кого-то подстрелили.
— Матерь Божия! Так это был ты!..
Энни сложила оторванную полоску в несколько раз и заставила Джона снять кафтан и камзол, затем рубаху, которая была уже черной от крови. Под самым сердцем зияла рана.
— Навылет, — спокойно, словно речь шла о пустяках, произнес он. — Пройди она чуть повыше…
— Сейчас я тебя перевяжу, и уезжай скорее. Ты так можешь и умереть от потери крови!
— Уеду, уеду, не беспокойся, но сначала я должен тебя кое о чем предупредить.
— О чем?
— Тебя тоже видели, когда ты возвращалась домой с Эниасом. Двое людей Уоршема пасли тебя до самого Моу-Берна.
Энни поежилась.
— Уоршем намекнул мне, что его люди видели меня, — сообщила она Джону, перевязывая его рану. — Ангус, чтобы защитить меня, сказал, что я якобы вчера всю ночь была дома с ним. Не знаю, поверил ли он ему…
— Они не уверены до конца, что это ты, — произнес Макгиливрей, снова натягивая кафтан.