Она уже представляла, как поедет домой: сперва на Пятую авеню, дождется автобуса, идущего к западу от Девяносто шестой, потому что метро от Центрального парка в ту сторону не ходит, потом налево от Лексингтон-авеню и к северу от Шестьдесят третьей, самой зажиточной улицы. Потом она сойдет у Бродвея и пересядет на третью, Гарлемскую линию подземки, а там – до конечной. Совсем другой мир, и всего в получасе езды.
Один квартал пройти, и вот она: арка-туннель, покрытая изнутри граффити и ведущая во дворик с кривыми деревьями и кустами. По пути, если не повезет, встретится несколько наркоторговцев, и за темной лестницей покажется ее квартира с потолками едва не такой же, как здесь, высоты. Да, ее дом послужил образцом зданиям вроде «Дакоты», только те не дожидались годами ремонта.
Если не к спеху, можно сойти двумя остановками раньше, на Сто тридцать пятой улице, где красуется мозаика « Черный Манхэттен». Тут вам и Мартин Лютер Кинг, и Маркус Гарви, и Луи Армстронг со своей трубой. А прогуляйтесь на юг от Гарлемской больницы и библиотеки Шомбурга, вниз по Сто тридцать первой и направо – попадете на улицу, полную церквей, большей частью из искусственного песчаника. Только та, в которую ходила Мэгги, была построена из камня. Ее отличал большой неоновый крест, особенно заметный ночью – в темные часы, когда грех манит сильнее всего.
Именно там Мэгги впервые услышала о докторе Росси и о том, что он ищет горничную с опытом лаборантки. Потом ей пришлось нагло клянчить подробности у священника, подкупив его упаковкой любимого печенья и банкой клюквенного соуса домашнего приготовления.
Очутившись наконец в квартире Росси, она никак не могла привыкнуть к мысли, что все это – или, по крайней мере, чудесная комнатка позади кухни – в ее распоряжении. Мэгги отнюдь не позволяла себе ночевать там постоянно: хозяевам следует знать, что у нее есть собственный дом. Однако сегодня у нее была причина остаться. Как говорится, на Бога надейся, а сам не плошай.
Она заметила выражение лица доктора, когда тот уезжал на ужин с мисс Гамильтон. Когда у него делалось такое лицо, это, как правило, означало, что ему удалось добиться невероятных результатов. Этот победный взгляд всегда выдавал его с головой. Теперь Мэгги предстояло узнать, отчего доктор Росси вдруг выставил ее из лаборатории.
Она прохаживалась по дому, смахивая невидимые пылинки и дожидаясь доставки деликатесов от Балдуччи. Когда те прибыли, Мэгги разложила их на один из расписных подносов и отнесла в гостиную. Франческа сидела у камина, положив ноги на кофейный столик, со стопкой пожелтевших от времени писем в руках. «Наверное, письма от тех самых еврейских родственников, о которых они с Аделиной шептались»,– догадалась Мэгги.
– Смотрите, какая прелесть,– сказала она и поставила поднос.
Франческа убрала письмо со словами: «Вот эти – мои любимые», взяла двумя пальцами крабовый рулетик со сливочным сыром и откусила.
– М-м… просто разврат.
– Принести вам еще что-нибудь, мисс Росси?
– Нет, Мэгги, спасибо. Мне не хотелось бы, чтобы ты дежурила возле меня целую ночь. Разумеется, можешь оставаться здесь сколько угодно, я ведь не собираюсь делать из тебя рабыню.– Франческа вдруг осеклась и с ужасом посмотрела на Мэгги.
– Ничего страшного,– сказала та.– Я знаю, что рабство отменено.– Она развела руками.– Теперь мы зовемся меньшинством.
– Поверить не могу, что я такое ляпнула.
– Можете не беспокоиться, но раз уж мы начали… каково это?
– Что именно?
– Оказаться в меньшинстве? Для вас что-нибудь изменилось?
Франческа подняла взгляд на картину, словно прислушиваясь к себе.
– По-моему, ничуть. В сущности, не все ли равно? Я – это я, остальное не важно.
– И со мной так же.– Мэгги подмигнула.– Теперь вы знаете наш секрет.
Франческа засмеялась и взяла блюдце с подноса.
– Угощайся, Мэгги. Присядем хоть раз вместе, поболтаем.