У нее уже было это абсурдное чувство, что ей не следует выпускать их из виду. Отчего бы ей испытывать такое чувство? Это озеро и ожившая память о том, как она чуть не утонула, расстроили ее.
Джордж, хмурясь, неторопливо шел ей навстречу.
— Неужели я теперь не буду видеть вас без этих отродий?
— Джордж! Не говорите так о ваших кузенах.
— Разве это неправда? Они ходят за вами по пятам с тех пор, как вы привезли их домой. А мама серьезно настроена сделать из вас служанку. Вы ведь знаете об этом, не правда ли?
— Я уже люблю этих детей, — пробормотала Фанни, чувствуя себя неловко под его пристальным взглядом. Его лоб был слегка нахмурен, а карие глаза были слишком яркими, почти лихорадочными.
— Пойдемте погуляем. Давайте пойдем лесом на другую сторону озера.
— Не сейчас, Джордж.
— Но следующего раза уже никогда не будет. Я почти не вижу вас. Вы такая хорошенькая, Фанни. Я бы хотел… — его пальцы были на вороте ее платья.
— Джордж! — она рванулась назад. — Пожалуйста, не прикасайтесь ко мне!
Он тут же раскаялся. Теперь его глаза стали тусклыми. Он вдруг стал выглядеть на годы моложе, настоящим школьником-переростком.
— Я сожалею. Я не хотел сделать вам больно. Но Амелия сказала, что вы ведете себя так, как если бы влюбились за время своего путешествия в Лондон.
— Амелия дразнит вас, — возмущенно сказала Фанни.
— Да? Да, я так и подумал. — Джордж провел рукой по лбу. — Вы должны любить только меня, Фанни. Я не позволил бы… не позволил бы…
— Джордж, дорогой, разве вам не нора отдохнуть? Вы же знаете, доктор сказал, что вы должны отдыхать после полудня каждый день.
— Да, полагаю, пора. У меня начала болеть голова. Разрешите мне пройти рядом с вами, Фанни. Я обещаю не прикасаться к вам. Но не позволяйте этим отродьям занимать все ваше время. Если они будут делать это…
— Что тогда произойдет? — спросила, улыбаясь, Фанни.
— Вы знаете, как я получил эту рану? Этот казак размахивал своей саблей, как дьявол. Но я мог пользоваться шпагой. Я и сейчас могу. Моя правая рука не повреждена. Я был лучшим фехтовальщиком в полку, вы знали об этом? Вы такая хорошенькая, Фанни. Никто из девушек, бывавших на полковых балах, не годится вам и в подметки.
— Входите, — сказала Фанни с неловкостью. — Жаркое солнце…
— Да, да, я иду. Когда у меня прекратятся эти ночные кошмары, я буду в полном порядке. Вы будете терпеливы, не так ли, Фанни?
— Конечно, — пообещала Фанни. Что еще можно было сказать?
В комнате леди Арабеллы шторы были задернуты от солнца, так как почтенная дама любила теплый подводный сумрак. Нолли стояла, завороженно разглядывая пустую птичью клетку.
Маркус удовлетворенно запихивал сладости в рот, но Нолли держала свои в руке нетронутыми.
— Где птица? — страстно допытывалась она.
— Она умерла, моя дорогая малышка. Я говорила тебе. Кажется, ей было девяносто пять лет. И у нее был такой плохой характер. Хотя я была ужасно расстроена, я также испытала некоторое облегчение, найдя ее однажды утром лежащей на дне клетки. Фанни, эти дети очаровательны. Мальчик еще крошка, но эта, ее вопросы… — леди Арабелла с удовольствием покачала головой. — О, я буду иногда проводить с ней время. Посмотрите на эти ясные глаза. Они собираются подмечать все.
— Вы солгали мне, — сказала Нолли, поворачиваясь к ней. — Эта птица умерла не в своей клетке. Она была в дымоходе.
Леди Арабелла поморгала и изумленно уставилась на нее.
— О, нет, любовь моя. Ты говоришь о белой птице, которая все мечется, мечется и не может вырваться. Не о моем неряшливом Бонн. Он-то был здесь, это уж точно. Он не стал бы лазить вверх и вниз но дымоходам. У него было слишком много здравого смысла. Нет, это была белая…
— Бабушка Арабелла! — резко прервала Фанни.