Немаловажным моментом является, кстати, и то, что эта рента практически полностью сосредоточивается в развитых странах, поскольку собственность на подавляющую часть нематериальных активов, о которых речь шла выше, концентрировалась и, главное, продолжает концентрироваться у крупнейших транснациональных корпораций, чье происхождение и основная деятельность связаны прежде всего с развитой частью мира. Именно сюда стекаются доходы, которые приходятся на долю таких факторов, как технические и маркетинговые разработки, рекламные кампании, привязывающие потребителя к определенным психологическим, художественным и даже историко-географическим символам. Возникшая таким образом историческая рента по своему размеру уже сегодня не уступает так называемой природной ренте, связанной с обладанием определенными сырьевыми ресурсами, а в будущем, несомненно, будет ее превосходить.
Собственно, уже сегодня получатели сырьевой ренты предпочитают вкладывать свободные средства не в расширение добычи сырья, а в источники "исторической ренты" (в вышеописанном понимании этого термина) – путем приобретения, например, имеющих длительную историю торговых сетей, брендов в индустрии моды, развлечений, известных автомобильных брендов и т. д. Чтобы в этом убедиться, достаточно посмотреть на объекты крупных инвестиций арабских шейхов из нефтедобывающих стран Персидского залива или владельцев африканских добывающих компаний. Да и те относительно новые мультимиллиардеры из Индии и Китая, богатство которых сформировалось в основном за счет использования трудовых ресурсов своих стран, все заметнее стремятся вложить свои капиталы в уникальные объекты в странах Запада, способные обеспечить их интеллектуально-"исторической" рентой.
2.1.6. Виртуализация экономики
В связи с ростом значимости интеллектуальных активов для экономической деятельности и получения доходов в развитых странах обращает на себя внимание и еще один характерный процесс – своего рода виртуализации "новой" экономики, которая приобрела способность в течение достаточно длительного времени существовать и даже развиваться в отрыве от того, что иногда, может быть, не совсем удачно, называют "реальным сектором" – производством товаров и услуг, непосредственно удовлетворяющих потребительский и инвестиционный спрос либо являющихся предметом промежуточного потребления.
Виртуальность новой экономики, в направлении которой ускоренно двигались наиболее развитые экономики в течение последних двух десятилетий, заключается в том, что ее функционирование не сопровождается потреблением или накоплением, или даже просто физическим перемещением производительных ресурсов.
Если в отраслях первичного и вторичного секторов экономическая активность неотделима от физически видимых, осязаемых изменений или перемещений ресурсов и продуктов, то в значительной части третичного сектора, в первую очередь в сфере финансовых услуг, экономическая деятельность заключается преимущественно в перераспределении доходов и прав собственности вне всякой связи с распределением и использованием ресурсов в физически осязаемой форме.
Все содержание этой деятельности ограничивается, по сути, азартной игрой на деньги, в которую участники процесса играют по заданным (чаще всего, ими же самими) правилам, обмениваясь "ходами" в виде тех или иных распоряжений или продуктов интеллектуальных упражнений. Ключ к успеху перемещается здесь из плоскости экономической эффективности в плоскость "интеллектуальной креативности", позволяющей за счет удачного хода вклиниться в финансовые потоки и изъять в свою пользу часть распределяемой и перераспределяемой таким образом совокупной прибыли. Причем прогресс электронной техники, ликвидировавший необходимость облекать эти "ходы" в бумажную или какую-либо другую материальную форму, сделал виртуальный характер этой деятельности еще более очевидным и выпуклым.
При этом происходит не только "виртуализация" очень значительной (и притом возрастающей) части общей экономической активности, но и, что очень существенно, рост влияния этой "виртуальной" части экономики на то, что условно относят к категории "реальной". Частично это явление уже затрагивалось, когда речь шла об усилении влияния финансового сектора на состояние экономики в целом.
Но это касается не только финансового сектора. Наглядный пример – так называемый IT-сектор, т. е. индустрия информационных и коммуникационных технологий. Торговля виртуальным контентом сегодня в состоянии определять направления эволюции структуры потребления и, соответственно, предъявляемого спроса в экономике, влиять на важнейшие макроэкономические пропорции и во многом определять пути развития "реального сектора". В результате "виртуализация" значительной части экономики имеет для нее большее значение, чем это можно предположить, исходя из масштабов непосредственно этого процесса.
2.2. Структурные сдвиги как повод для переосмысления некоторых экономических категорий
Вышеописанные структурные сдвиги (рост удельного веса третичного сектора, в первую очередь финансового сектора; непрерывное расширение кредита, "виртуализация" хозяйственной деятельности, рост роли и удельного веса "инновационной" премии и других видов дохода, порождаемых владением интеллектуальными активами) важны не только сами по себе – они имеют целый ряд важных следствий, затрагивающих важнейшие аспекты и коренные черты современного капитализма, в том числе и такие базовые категории, как производительность, полезность, потребность и др. Ниже я попробую объяснить, что именно я считаю принципиальными последствиями названных структурных изменений для этих важнейших для теории капитализма основополагающих понятий.
2.2.1. Меняющийся смысл понятия "производительность"
Прежде всего, из сказанного в предыдущем разделе логически следует, что с повышением роли и удельного веса финансового сектора и связанных с ним услуг в экономиках развитых стран возникает новая ситуация, когда понятие производительности и эффективности экономики начинает терять прежний смысл и приобретать новое, менее конкретное и менее определенное содержание.
Действительно, в чем смысл понятия "производительность" применительно к услугам инвестбанкира, биржевого аналитика, обслуживающего нужды финансового сектора журналиста? Его продукт (объем оказываемых ими услуг) не просто неосязаем физически – он вообще с трудом поддается количественному измерению в привычных нам терминах.
Теоретически его, конечно, можно оценить через размеры гонорара, которые предположительно отражают полезность предоставленной услуги. Но в условиях, когда полезность услуг в этих сферах становится все менее очевидной и понятной – а в предыдущем разделе говорилось о том, что "постиндустриальные" услуги во многом есть продукт их собственного стихийного и не всегда рационально объяснимого размножения, – производительность поставщика таких услуг становится весьма условной категорией. Измерять ее размером вознаграждения – слишком большая натяжка, тем более что правила ценообразования на рынках подобной виртуальной продукции представляют собой логическую и практическую загадку.
Точно так же как высшие управляющие образуют закрытую касту, доходы которой определяются по совсем другим законам, нежели зарплаты наемных работников стандартных профессий, свои сообщества с особыми условиями получения дохода образуют и бесчисленные аналитики, комментаторы, консультанты, финансовые посредники и др. Если размеры вознаграждения управляющих еще можно объяснить величиной того ущерба, который они могут нанести управляемой компании путем обмана акционеров (в случае, если их личная выгода от такого обмана будет намного превышать официально выплачиваемое им вознаграждение), то уровень доходов других перечисленных категорий с трудом поддается рациональному анализу и объяснению.
То же относится и к ряду других относительно новых интеллектуальных услуг. Полезность для бизнеса, например, лоббистских услуг (их еще деликатно называют "взаимоотношения с государственными и общественными институтами"), равно как и того, что в современном бизнесе называют "пиар-менеджментом", а также значительной части рекламно-информационных и маркетинговых услуг, хотя и не может ни в коем случае быть отрицаема, все-таки очень сложна для количественной оценки и оценки производительности. То есть, конечно, с формальной точки зрения можно количественно оценить отдачу задействованных в такого рода деятельности экономических ресурсов (труда, капитала), особенно в тех случаях, когда они образуют независимый бизнес, связанный с другими контрактными отношениями. Однако если вдуматься в содержание соответствующей деятельности, то трудно отделаться от ощущения крайней условности категорий производительности и эффективности применительно к подобному бизнесу.
Пока такого рода услуги являлись в экономике маргинальными (а на протяжении большей части истории капитализма дело обстояло именно так), при анализе эффективности экономики ими можно было пренебречь, как, собственно, и делали мейнстримные экономисты. Однако в ситуации, когда доля дохода, извлекаемого из финансового и связанных с ним секторов, составляет в некоторых экономиках 10 % и более, от вышеприведенных соображений уже не так просто отмахнуться.