— Нат, — сказал Кинан, вставая и делая рукой судорожные движения, словно хватаясь за воздух, устремив на меня налитые кровью глаза, — прежде чем ты уйдешь... хочу переговорить. Пожалуйста.
— Конечно.
Он завел меня в ванную комнату и закрыл дверь. Мой взгляд упал на желтого резинового утенка, стоявшего на краю ванны.
— Хочу просить тебя продолжить поиски, — сказал Кинан.
— Боб, теперь к этому делу привлекут всех полицейских в городе. Вряд ли тебе понадобятся услуги частного детектива. Тем более, что полиции не нужны помехи на дороге.
— Ты видел, кто приехал сюда?
— Много народу. Среди них в основном очень хорошие люди.
— А этот тип, Бочонок Гилберт? Я кое-что о нем знаю. Меня предупреждали. Его называют «самым богатым полицейским в Чикаго», не так ли?
— Это правда.
Об этом действительно поговаривали в Чикаго.
Глаза Кинана сузились.
— Он путается с мафиози.
— Он со многими путается. Боб, но...
— Я дам тебе чек...
Сказав это, он вынул из кармана брюк чековую книжку, опустился на колено и с ожесточением принялся выписывать чек, используя крышку унитаза в качестве письменного стола.
Все это было столь же нелепо, сколь грустно.
— Боб, прошу... не надо...
Он поднялся и вручил мне чек на тысячу долларов Чернила влажно поблескивали.
— Это аванс, — сказал он. — Единственное, чего хочу от тебя, чтобы ты был в курсе расследования, проследил, чтобы чикагские полицейские честно делали свое дело.
Эта просьба явно противоречила тому, ради чего он меня приглашал, но я не стал обращать его внимание на это обстоятельство.
— О'кей, — согласился я, свернул чек и засунул его в карман, уловив запах чернил. Я не думал, что воспользуюсь им, но в данной ситуации чек следовало просто взять.
Боб похлопал меня по руке:
— Спасибо. Да благословит тебя Бог. Спасибо за все, Нат.
Когда мы вышли из ванной, все как-то странно посмотрели на нас. Многие из собравшихся полицейских не слишком благоволили ко мне и потому, безусловно, были рады моему уходу.
На улице несколько репортеров узнали меня и окликнули. Не обращая на них внимания, я направился к своему «плимуту», надеясь, что машину не блокировали. Хэл Дэвис, журналист из редакции «Ньюс», невысокий человек с большой головой, сияющими глазами и юношеской внешностью, несмотря на свои пятьдесят с небольшим, семенил рядом.
— Хочешь запросто заработать четвертной? — спросил Дэвис.
— Зачем, мои дела идут неплохо. А как у тебя?
— Слышал, что ты выудил детскую головку из дерьмового бульона.
— Весьма трогательно, Хэл. Иногда я задаю себе вопрос, почему это ты до сих пор не получил премию Пулитцера, коль скоро ты с такой легкостью обращаешься со словами?
— Хочу взять у тебя эксклюзивное интервью.
Я зашагал быстрее.
— Отвяжись.
— Два четвертных.
Я остановился.
— Пять.
— Господи Иисусе! Успех ударил тебе в голову, Геллер.
— Думаю, где-нибудь я смогу заработать и побольше.
В аллее, позади дома Кинана, несколько полицейских сдерживали толпу репортеров, в то время как оперативный фотограф из полиции, направив на стену объектив фотоаппарата, делал снимок за снимком. Фотовспышки, подобно взрывам, пронизывали покров ночи.
— Провалиться мне на этом месте, если я знаю, — сказал Дэвис и очутился позади меня, так как я быстро двинулся туда.
Полицейские удерживали нас на расстоянии, но мы все же смогли как следует рассмотреть то, что снимали фотографы. На стене неровные красные буквы гласили: «Остановите меня, прежде чем я убью еще».
— О Боже! — пробормотал Дэвис, широко раскрыв глаза. — Неужели он все натворил? Неужели опять этот чертов «убийца с губной помадой»?
— "Убийца с губной помадой"? — тупо повторил я.