Если оба принципа (индивидуальный эгоизм и сочувствие к другим) истинны, то какой из них сильнее влияет на наше поведение? Чужому человеку мы при встрече говорим (ведь мы ничего не теряем): "Добрый день", при прощании: "Всего Вам доброго" - и почти никогда не слышим в ответ: "Всего Вам злого". Эти пожелания нам ничего не стоят, и если бы у нас была возможность раздавать их направо и налево, то, и не имея никакой выгоды, мы бы желали людям добра. И нас бы сильно огорчило известие об уничтожении прекрасной картины или пейзажа, которые мы, скорее всего, не имели бы возможность увидеть и которыми вряд ли смогли бы насладиться (получить эстетическое или иное удовольствие, выгоду) лично.
Но, как было показано в главе об Адаме Смите, полагаться на альтруизм как на основную движущую силу общества нельзя.
Мы обращаемся не к их гуманности, а к их эгоизму и никогда не говорим им о наших нуждах, а об их выгодах. Никто, кроме нищего, не хочет зависеть главным образом от благоволения своих сограждан.
На удивление актуально звучит сегодня высказывание Аристотеля на эту тему:
Помимо всего прочего трудно выразить словами, сколько наслаждения в сознании того, что нечто принадлежит тебе, ведь свойственное каждому чувство любви к самому себе не случайно, оно внедрено в нас самой природой. Правда, эгоизм справедливо порицается, но он заключается не в любви к самому себе, а в большей, чем должно, степени этой любви; то же приложимо и к корыстолюбию; тому и другому чувству подвержены, так сказать, все люди. С другой стороны, как приятно оказывать услуги и помощь друзьям, знакомым или товарищам!
Пожалуй, что именно себялюбие является доминантой общественного поведения, которое, однако, должно быть ограничено (удерживаемо нами, как указывает Аристотель, в разумных пределах) и дополнено любовью (сочувствием, симпатией) к ближнему (как указывает христианство или Смит). Человек ищет общества других людей и не может (не хочет) жить совершенно эгоистично. В связи с этим Роберт Нельсон говорит об "основном парадоксе рыночной экономики": по мнению многих экономистов (к ним Нельсон относит и Смита), за ее функционирование мы должны быть благодарны эгоизму, но лишь до того момента, пока сила личного интереса "не перешла определенную меру", что может вести к деструктивному оппортунизму и "угрожать самому существованию рынка".
12 История animal spirits. Мечты никогда не спят
Чтобы понять, как функционирует экономика и как ею эффективно управлять, следует обратить внимание на иррациональное начало, которое стоит за нашими мыслями и чувствами. Мы никогда не научимся понимать значительные экономические события, если не осознаем, что их причины во многом в наших головах.
Джордж Акерлоф, Роберт Шиллер
В каждом из нас живет частичка Гильгамеша, Платона, Арагорна или неугомонного Байяи. И чаще всего мы этого не осознаем. В нас есть нечто намного более сильное и древнее, нежели можно себе представить, - нечто манипулирующее нами, неуправляемое. "Мечты что‑то говорят тебе, мечты идут рядом с тобой", - шепчет в фильме "Синий бархат" Дэвида Линча персонаж, олицетворяющий овладевшее нами и чуждое нам зло, гонящее вперед, подчиняющее разум, придающее жизни цель и смысл. То есть как бы не у нас есть мечта, а мы есть у мечты. Этой до поры пассивной, ни от чего не зависящей личной движущей силе в рационально‑казуистическом уравнении матрицы мира Кейнс дал мистическое название animal spirits. И, как пишут Акерлоф и Шиллер (в соответствии с эпиграфом к главе), "экономическая теория, утверждавшая, что нам ничего не угрожает, попросту ввела население и правительство с большинством экономистов в приятное заблуждение. Но это ущербная теория: она не учитывает субъективный фактор в экономическом поведении и роль иррационального начала. А заодно и тот факт, что люди могли не знать, что угодили на "американские горки"".
Экономика презентует сама себя как науку, построенную на рациональности, однако под ее покрывалом прячется много необъяснимого. Возможно, как раз поэтому многим экономическим учениям и школам сопутствует крайнее эмоциональное напряжение, доходящее до религиозного пыла. Отсюда возрастает важность метаэкономики, пытающейся выяснить, что делается на экономической кухне еще до того, как привезены и замешаны ингредиенты. Когда, как не сейчас, мы могли бы заглянуть под "крышку" и исследовать, какие мнения, веры и страхи скрываются там, в тихих глубинах? Из религий и мифов мы могли бы взять никак не меньше того, чему мы научились благодаря точным и строгим математическим моделям человеческого поведения.
Следовательно, будет правильным как можно шире раскрыть тему animal spirits, тем более что изучению его противоположности или дополнения, homo oeconomicus, мы посвятили много времени. Возможно, благодаря этому станет яснее обманчивость надежды на строгие рациональные и механистические модели, на которые опирается экономика мейнстрима.
Интуитивное желание
Первоначальное значение animal spirits так же расплывчато и туманно, как и выражение "невидимая рука" Адама Смита. Автор "Исследования о природе и причинах богатства народов" лишь трижды употребил в своей работе данное словосочетание. И точно так же (по какому‑то странному стечению обстоятельств) получилось с animal spirits у Джона Кейнса в "Общей теории занятости, процента и денег". Обоих великанов экономики ждала одинаковая судьба: выражениям, означенным позднее как их главное наследство, они, по существу, посвятили лишь короткие пассажи, хотя позднее другие об этих отрывках написали гору книг. Кейнс упоминает animal spirits в следующем контексте:
…Заметная часть наших действий, поскольку они направлены на что‑то позитивное, зависит скорее от самопроизвольного оптимизма, нежели от скрупулезных расчетов, основанных на моральных, гедонистических или экономических мотивах. Вероятно, большинство наших решений позитивного характера… принимается под влиянием одной лишь жизнерадостности - этой спонтанно возникающей решимости действовать, а не сидеть сложа руки, но отнюдь не в результате определения арифметической средней из тех или иных количественно измеренных выгод, взвешенных, по вероятности, каждой из них… Поэтому, когда жизнерадостность затухает, оптимизм поколеблен и нам не остается ничего другого, как полагаться на один только математический расчет, предпринимательство хиреет и испускает дух… Частная инициатива будет на высоте лишь в том случае, когда разумные расчеты дополняются и поддерживаются духом жизнерадостности…
Термин animal spirits сам по себе в известной мере мистический. "Своего рода загадка, откуда берется этот animal spirits", - сказано в совершенно не мистическом словаре Бишопа. Согласно классической интерпретации, речь идет о некой воплощенной уверенности, и термин не имеет ничего общего ни с животными, ни с духами. Говорится лишь об оживлении, то есть о приводящем в движение "принуждении к действиям". Здесь я бы хотел данную концепцию развить в менее ортодоксальном ключе - рассмотреть animal spirits как истинно животный инстинкт или пережиток звериной сущности, сохранившийся в нас с глубоких времен. Мы, люди, хотя и покинули дикие края и переселились в цивилизованные и более предсказуемые города, находящиеся, похоже, под (нашим) контролем, но своей дикости лишились все‑таки не полностью. Она переехала вместе с нами, точнее, пришла скрытая в нас, как будто бы каждый взял с собой своего Энкиду.