К бурной радости купающихся зрителей, я продолжал тщетно выглядывать обидчика.
— Отлично. Попробуем в последний раз, — предупредил я их. — Когда король Олаф…
Я обернулся и подхватил на лету очередную дубинку. Клавдий замер на стадии завершения броска.
— А-а, так значит, это ты решил подшутить надо мной! — фыркнул я. — Ну, берегись же.
Я бросил в Виолу дубинкой. Она приняла ее и еще быстрее вернула мне.
Подобрав две валявшиеся у моих ног дубинки, я последовательно послал их ей. Она поймала их и, вернув мне, добавила еще три, после чего мы приступили к нашему обычному номеру. Солдаты одобрительно захлопали.
— Клавдий, друг мой, по-моему, мы что-то забыли, — крикнул я.
— Чего ж нам не хватает, Фесте? — удивилась она.
— У этих варягов есть правило завязывать глаза своим гостям.
— А нам-то что?
— Да ведь они наверняка поступают так из-за того, что произошло с несчастным Актеоном.
— Наверняка, — с умным видом поддакнула она, потом помолчала, скорчив озадаченную физиономию и от растерянности перестав жонглировать. — А кто такой этот Актеон?
— Это же великий охотник. И он, согласно греческим мифам, умудрился подсмотреть божественную красоту Артемиды во время купания. Да вон, гляди, она стоит там, — сказал я, показывая на статую с необычайно пышными формами и ловко продолжая жонглировать одной рукой.
Виола взглянула на указанную мной статую.
— Ишь ты какая, — восхитилась она. — Неудивительно, что ее выбрали богиней.
— Вряд ли в те времена проводились какие-то выборы, — сказал я, продолжая для разнообразия жонглировать дубинками за своей спиной.
— Так значит, она купалась обнаженной и вдруг увидела этого охотника. Держу пари, я знаю, что произошло дальше, — с вожделением произнесла она.
Послышались одобрительные возгласы.
— А я держу пари, что не знаешь. Она ведь была одной из богинь-девственниц.
— Ну, уж конечно, — иронически хмыкнул Клавдий. — Этим она, небось, просто завлекала Актеона.
— Но это истинная правда. И, разгневавшись, оттого что ее застали обнаженной во время купания, она превратила несчастного охотника в оленя, решив сама поохотиться на него.
Мы совсем перестали жонглировать. Клавдий потрясенно таращился на меня. Потом подбежал к статуе Артемиды и отвесил ей звонкую пощечину. Солдаты захлопали в ладоши, а потом начали хохотать, когда он, подвывая от боли, схватился за руку.
— Как бы не случилось того же с нашими купальщиками! — крикнула Виола. — Эта компания воинственно настроенных охотников, похоже, с удовольствием пожирает глазами ее божественные прелести.
— Я все-таки предпочитаю проявить осторожность, — сказал я.
— Что же ты собираешься сделать?
Я извлек из сумки плотную полоску ткани и завязал ею глаза.
— Неужели слепцу лучше живется, чем дураку? — воскликнула она.
Я нашарил на полу дубинки.
— Да ты, наверное, шутишь, — сказала она.
— Я всегда шучу, — ответил я и начал жонглировать.
Это был несложный трюк. Для жонглирования надо скорее четко улавливать ритм и рассчитывать силу броска, чем видеть полет предметов. Кроме того, в повязке были проделаны крохотные щелочки, хотя я и не нуждался в них.
Закончив жонглировать под бурные аплодисменты, я поклонился.
— Вы видите, господа? — сказал я. — В случае необходимости я сумел бы провести все представление вслепую.
Тут я развернулся и, сделав размашистый шаг, плюхнулся в воду.
Простейшая шутка, но она тоже сработала. Я сумел удержать голову над водой, сохранив грим почти неповрежденным, и вновь взобрался на сцену.
Клавдий притащил на платформу мою лютню, и я, набросив ремень на плечо, взял несколько аккордов. После исполнения старой английской баллады все англичане одарили меня дружными аплодисментами.
— А для нас споешь что-нибудь? — крикнул Кнут, плававший прямо передо мной.