Справа от них зеленели сосны Фукиагэ, лесопарка, занимавшего западную часть замка и опоясывающего тренировочную площадку. Слева располагался ипподром, откуда доносились крики, смех и перестук копыт. Прямо, за мишенями, вздымалась каменная стена, за ней в великолепных покоях жили и работали сёгун, его семья и ближайшие соратники.
Сано сильнее забил ногами в надежде хоть чуть-чуть приподняться над уровнем воды. Сверкающее солнце превращало капли воды на ресницах в дрожащие алмазы. Сморгнув воду, он откинул голову назад и взглянул на главную башню замка: пять изящных уровней побеленных стен с многочисленными скатами, блестящими черепицей, коньками, парящими в голубом небе, Зримый символ совершенной и неколебимой военной мощи Токугава, замок наполнил Сано благоговейным трепетом. Прожив два месяца в замке, он все еще не мог поверить в то, что теперь это его дом. Еще меньше ему верилось в цепь фантастических событий, которые привели его сюда.
Сын ренина — самурая-одиночки — он сначала зарабатывал на жизнь в отцовской школе боевых искусств: учил читать и писать детей. Потом, как раз три месяца назад, он посредством семейных связей получил место ёрики, одного из пятидесяти старших полицейских чинов Эдо. Потеряв должность, испытав позор, бесчестье и физическую боль, он раскрыл запутанное убийство, спас жизнь сёгуну — и все закончилось тем, что он оказался сёсакан-сама Токугавы Цунаёси — благороднейшим исследователем событий, ситуаций и людей.
Назначение было немыслимой честью, но переезд в замок перевернул жизнь. Отрезанный от всех и всего, что прежде знал, Сано оказался среди незнакомых людей, опутанный новыми, сбивающими с толку правилами и ритуалами. Пруд для тренировок являлся не единственным местом, где ему приходилось барахтаться, удерживая голову над водой. Отец, здоровье которого оставляло желать лучшего в течение многих лет, умер через пятнадцать дней после того, как Сано покинул родительский дом. С саднящей печалью Сано вспоминал последние минуты жизни отца.
Стоя на коленях перед постелью, он прижимал к груди иссохшую отцовскую руку. Борясь с горем, сжимавшим горло, он попытался выразить отцу любовь и почтение, но тот покачал головой:
— Сын мой... обещай. — Хриплый голос упал до шепота, и Сано ниже склонился над отцом, чтобы лучше его услышать. — Обещай мне, что... будешь хорошо служить своему господину. Будь истинным воплощением... бусидо... Бусидо — путь воина. Суровый кодекс долга, чести и послушания, который определяет поведение самурая во время войны и мира, который усваивается не раз и навсегда, а в течение жизни за счет преодоления бесчисленных и разнообразных препятствий.
— Да, отец, обещаю, — сказал Сано. Чего бы ни стоило, он приложит все силы, чтобы привести свой независимый, непокорный дух в соответствие с бусидо. Данное у смертного одра обещание было самой серьезной обязанностью, какую он когда-либо имел перед отцом. Оно должно быть исполнено. — Пожалуйста, теперь отдохните.
Опять покачав головой, отец продолжил:
— Цель самурая... в том, чтобы совершить поступок, который выразит его храбрость или преданность... — Он с трудом несколько раз вздохнул. — Который в равной степени поразит и друга и врага, заставит повелителя самурая пожалеть о его смерти и... — Приступ кашля заставил отца замолчать.
— И сохранит его имя в памяти потомков, — закончил Сано. Это был урок бусидо, один из тех, что отец давал ему в детстве, внушая философию, существующую уже более шести столетий. — Обещаю...
Сано крепче сжал руку отца, он словно старался удержать его на пороге жизни. Слезы застилали ему глаза. Он понимал: отца печалит то, что чудесный поступок, который он совершил во имя сёгуна, должен навсегда остаться тайной.