И. СМИРНОВ - А ЧЕМ РОССИЯ НЕ НИГЕРИЯ? стр 22.

уже есть. Так что сейчас уже не вся российская соя может считаться биологи­чески безопасной, а только выращенная на Дальнем Востоке. Это очень пло­хо, поскольку в Приамурье благоприятный для выращивания сои район неве­лик, и удовлетворить потребности всей России он не способен. К тому же зна­чительная часть амурской сои в наши дни экспортируется в Китай. Резкое наращивание производства этой действительно ценной культуры возможно лишь за счёт европейской части страны и, возможно, Западной Сибири (ново­сибирские селекционеры добились значительных успехов в селекции сои для своего региона). Но, если соя в западной части страны будет трансгенной, мы потеряем большое преимущество перед иностранными конкурентами.

Что касается Канады, то с соей там дела обстоят примерно так же, как с кукурузой. Её возделывают в основном на юге провинции Онтарио. А в глав­ных зерновых районах Канады - провинциях Манитоба, Саскачеван и Аль­берта - эту культуру не выращивают.

А теперь, не забывая о производственной стороне аграрного вопроса, нам стоит сосредоточиться на его социальной стороне.

"РЕФОРМЫ": НУЛЕВОЙ ВАРИАНТ

Весь мировой опыт экономических преобразований свидетельствует о том, что они всюду и всегда начинались с преобразования сельского хозяйства. Во Франции в 1789 году после взятия Бастилии первым шагом Национально­го собрания стал декрет от 4 августа об упразднении феодальных повиннос­тей, тяготевших над крестьянами. Когда Наполеон в войне 1806-1807 годов наголову разгромил Пруссию, прусский король нехотя призвал спасать госу­дарство барона Х. фон Штейна. И первым делом Штейн отменил крепостную зависимость крестьян. Довести до конца аграрную реформу ему не дали. На­полеон понял, что при таком правительстве Пруссия скоро восстановит свою военную мощь, и добился отставки и изгнания реформатора, которому приш­лось бежать в Петербург.

В России после поражения в Крымской войне сложилось положение, очень похожее на ситуацию в Пруссии полстолетием раньше. Освобождение крестьян от крепостного права назрело и перезрело, и царь Александр Вто­рой провёл в 1861 году реформу, несмотря на яростное сопротивление кре­постников. Тут надо оговориться, что своего Штейна в России не нашлось. Все искренние сторонники реформы занимали в бюрократической табели о рангах весьма незначительные посты. А наверху оставались старые нико­лаевские сановники - все до одного махровые крепостники, к тому же в большинстве своем явные казнокрады. Именно из них состоял Главный комитет по крестьянскому делу. Царь-освободитель, как человек добрый

и мягкий, боялся обидеть хотя бы одного из представителей старой номенк­латуры и потому держал их на занимаемых должностях до конца жизни, да­же если они впадали в маразм (что действительно произошло с председате­лем Комитета министров, бывшим шефом корпуса жандармов А.Ф. Орло­вым). Оттого крестьянская реформа и получилась в России достаточно кривой. То же можно сказать и о Пруссии, но там вина падала на Наполео­на. По всей вероятности, если бы аграрные реформы XIX века в Германии и России удалось довести до ума, ни одной из двух стран не пришлось бы пе­режить ужасы тоталитарных режимов в следующем столетии. Но что толку в запоздалых сожалениях?

По Манифесту от 19 февраля 1861 года на крестьян возложили тяжё­лые выкупные платежи. Ежегодная сумма платежей достигала 10% тог­дашнего государственного бюджета России. Для их обеспечения затрудни­ли выход крестьян из общины. К тому же в русских губерниях у мужиков отрезали в пользу помещиков от 11 до 35% тех наделов, которыми они владели до реформы1. Интересно, что в украинских, белорусских и литов­ских губерниях, где преобладало политически неблагонадёжное польское дворянство, землю отрезали не у крестьян, а у помещиков! Так что крепо­стники-бюрократы из Главного комитета защищали даже не классовые, а скорее групповые или клановые интересы: свои, своей родни и своих знакомых.

Но при всех этих характерных уродствах освобождение крестьян от кре­постной зависимости стало для России огромным шагом вперёд. Впервые за два с половиной века самое многочисленное в стране сословие могло счи­тать себя людьми, а не рабами. Стоит отметить, что после реформы 1861 года в Российской империи значительно ускорился рост населения. У свободного населения прирост и раньше был высоким, а у крепостных - низким из-за очень высокой смертности. И, конечно, нельзя забывать о необычайном куль­турном подъёме в России 1860-1870-х годов.

П.А. Столыпин начал свои преобразования тоже с аграрной реформы. До сих пор не перевелись противники его курса. Вот и г-н Паршев утвержда­ет, что принявший в годы столыпинской реформы массовый характер уход крестьян на хутора будто бы не подходит для России. Якобы "предлагавшая­ся Столыпиным "хуторская система" (по опыту Виленского края) в России не прижилась - далековато получалось жить. Россия - Россией, но и дру­гие народы Восточной Европы тоже что-то хуторами не живут, а всё до­вольно большими сёлами" (с. 398).

Однако жизненность хуторского расселения убедительно доказали годы нэпа. Тогда власти отнюдь не насаждали хутора (как иногда случалось при Столыпине), но и не препятствовали их возникновению. И переход крестьян на хутора во многих губерниях принял массовый характер. Хуторян стало ед­ва ли не больше, чем в царское время.

Что касается расселения крестьян в средней полосе России "довольно боль­шими сёлами" и деревнями, то оно отнюдь не изначальное. Историки давно до­казали, что с древнейших времён и по XVI век жители средней полосы в ос­новной массе селились малыми деревнями в 1-3 двора. По сути, это хутора, хо­тя в средневековой Руси именно такие малые поселения назывались деревнями. Положение коренным образом изменилось в XVII веке. Малые деревни вдруг почти все исчезли, и возникли довольно крупные сёла. Что это? Победа начал общинности и соборности? Увы, всё гораздо проще и гораздо хуже. В конце XVI века в России установилось крепостное право, окончательно узаконенное Соборным уложением 1649 года. Крестьяне перестали распоряжаться своей судьбой. За них теперь всё решали помещики. А барам было куда удобнее над­зирать за мужиками, собранными вместе в одно большое село рядом с господ­ской усадьбой. Так произошла первая в русской истории коллективизация. Так же как и позднейшую (и куда более разрушительную) большевистскую коллек­тивизацию, её произвела внешняя по отношению к крестьянству сила.

На Русском Севере, где крестьяне остались вольными людьми, расселение малыми деревнями, иногда - хуторами, сохранялось долго. Во многих местах на Севере малые деревни и хутора пережили даже сталинскую коллективиза­цию. Их добил Хрущёв. С 1955 года он начал кампанию по укрупнению дере­вень. Она велась принудительными и чисто варварскими методами. Жителей "неперспективных" деревень просто насильственно выселяли на центральные усадьбы колхозов. Побудительные причины этой кампании ничем не отлича­лись от мотивов помещиков XVII века: чиновники хотели держать крестьян под более пристальным надзором и при этом не ездить по бездорожью в отда­лённые малые деревушки.

Так что идея Столыпина потому и оказалась жизненной, что предполагала возврат к естественному для лесной зоны Евразии типу расселения. Но мы от­влеклись от основной темы - аграрных реформ как стержня любых глубоких социально-экономических преобразований.

Особенность Японии 1945 и ряда последующих лет состояла в том, что инициаторами реформ выступали американские оккупационные власти. Неиз­вестно, до чего додумались бы сами американцы. Свойственная им прямоли­нейность очень часто к добру не приводит. Но, к счастью для японского наро­да, правительство США догадалось поручить проведение аграрной реформы в Японии изгнаннику из России Вольфу Исааковичу Лодыженскому. (Он был не эмигрантом, а именно изгнанником, высланным из Советской России на

"философском пароходе" в 1922 году.) Лодыженский действовал быстро и ре­шительно. Помещичье землевладение было ликвидировано сразу и без остат­ков. Все излишки земли сверх максимального надела в 3 гектара подлежали изъятию и раздаче безземельным и малоземельным крестьянам. Результаты ре­формы сказались очень быстро. Ещё в конце 1940-х годов значительная часть японцев по-настоящему голодала, но уже в 1955 году страна полностью обес­печила себя продовольствием. Современные японцы неохотно вспоминают имя Лодыженского. Для них это напоминание о поражении и последовавшей затем оккупации. Но без нашего бывшего соотечественника никакое "эконо­мическое чудо" не могло бы состояться.

Не составляет исключения из общего правила и Западная Европа первых лет после Второй мировой войны. Её восстановление началось с программ возрождения сельского хозяйства, в основу которых была положена стабиль­ность продовольственного рынка и обеспечение промышленности сырьём.

И в Китае путь наверх из глубокой ямы, в которую страна угодила вслед­ствие "большого скачка" и "культурной революции", начался опять-таки с аграрных преобразований. Упразднение "красных коммун" (это китай­ская, притом ухудшенная, разновидность советских колхозов) и возврат к единоличному крестьянскому хозяйству начались по инициативе снизу. Но её сразу же поддержал один из высокопоставленных деятелей компартии Китая Чжао Цзыян, а затем и фактический руководитель партии и государ­ства Дэн Сяопин. Для упразднения "красных коммун" во всей Поднебесной хватило двух-трех лет. И ещё примерно столько же понадобилось для рез­кого увеличения урожаев и перехода к самообеспечению страны продоволь­ствием.