Но Ханину вторит С. Губанов – постоянный автор журнала "Экономист", который пишет: "По технологиям электрификации и производства, основанного на электромагнитных средствах производства, СССР в 1950–1960 гг. был практически вне конкуренции, а советская машиностроительная продукция теснила на внешнем рынке изделия лучших американских и западноевропейских концернов. Без особых задержек происходило освоение ключевых технических открытий и инноваций того времени: телевидения и телемеханики, полупроводников и электроники, электронно-вычислительных машин и средств радиоуправления, реактивной авиации, ядерной энергетики, космической связи, гидравлических приводов и т. д. На всех направлениях СССР шел в то время или впереди, или вровень с лидерами. И не существовало ни одной такой научно-промышленной технологии, которую плановое хозяйство страны не могло бы разработать и изготовить самостоятельно, без чьей-либо помощи. Страна достигла тогда пика индустриального могущества, и ничего, казалось, уже не было в состоянии потеснить с завоеванных передовых позиций" [120] .
С этими квазипатриотическими оценками нельзя согласиться хотя бы потому, что, во-первых, вся советская промышленная продукция, за исключением военной, как уже говорилось, была неконкурентоспособна и приобреталась только социалистическими и развивающимися странами. Во-вторых, приведенные выше продукты и производства были связаны в основном с использованием изобретений, заимствованных у стран Запада. И в-третьих, восхваляются достижения периода расцвета индустриальной эпохи, в рамках которой Россия находится до сих пор. Что касается стран Запада, то они в считанные годы после указанного периода стали осуществлять широкомасштабный переход в постиндустриальную эпоху, в эру научно-технической революции. Здесь и возникли проблемы для советской командной модели экономики, которая оказалась в принципе не способной к такому переходу. Не следует забывать и жесткие административные методы управления, которые несли с собой страх и слепое послушание, чтобы добиться тех или иных задаваемых сверху целей, без учета интересов производителя.
Но еще более одиозной оказалась научная конференция ученых РАН и МГУ, проведенная в 2003 г. в Москве, где прямо говорилось о том, что "плановая экономика намного эффективнее, чем рыночная", что последняя "исчерпала свои возможности для обеспечения прогресса цивилизации" и что "только социалистическое возрождение может обеспечить дальнейший общественный прогресс и ввести нашу страну в русло общих тенденций мирового развития" [121] .
Не менее консервативна и позиция представителей технических наук, ученых-неэкономистов из Сибирского отделения РАН: "Вместо того чтобы повести за собой все общество в проведении демократических реформ, наполнить реальным практическим смыслом и заставить работать демократическую формулу "Вся власть Советам!", государство и политическое руководство стали заложниками силовой конфронтационной идеологии и отживших свое неолиберальных концепций. Разрушив старую властную вертикаль, которая пользовалась доверием широких масс, но нуждалась в демократической модернизации, реформаторы второй волны оказались неспособными заменить ее новой, более эффективной" [122] .
Экономисты-математики порой также близки этой ретроградской позиции. Так, академик Ю. Яременко считает, что в процессе нынешнего реформирования российской экономики "надо было, конечно, отправляться от той системы, какая была, устраняя ее деформирующие элементы… А уж потом или одновременно с этим, когда мы создали бы некую рациональную плановую систему, можно было бы в этой системе развивать какие-то механизмы самодействия. Это был бы некий эволюционный путь… Необходимо рационально понять, что, не восстановив некоторых старых институтов, адекватных существенным характеристикам нашей экономики, наше хозяйство как единый экономический организм просто не выживет… В такой экономике полноценного денежного хозяйства быть не может" [123] .
В других своих работах тот же Ю. Яременко пишет: "…Сколько бы ни вталкивали сейчас нашу экономику в рынок, она будет только трещать и ломаться, но в рынок в том виде, в каком она есть, не войдет" [124] . Вместо рынка он предлагает создать "рациональную плановую систему", а "ужпотом или одновременно с этим… в этой системе развивать какие-то механизмы самодействия" [125] . Увы, нормальные рыночные механизмы, свободное ценообразование, конкуренция и т. д. для нашего автора всего лишь туманные "какие-то механизмы самодействия". Ученые этого поколения так привыкли к системе централизованного планирования, что органически не могут принять рынок и его требования.
Сегодня мы воочию убеждаемся каждый день, что все эти оценки и суждения не подтвердились реальной жизненной практикой. Во-первых, Россия не сошла с эволюционного пути развития и свершившаяся в ней социальная революция носила договорный, эволюционный характер. Во-вторых, эта революция уже сформировала рыночную инфраструктуру и вывела экономику страны на новую траекторию и новый характер экономического прогресса. Успех налицо, и все зловещие предсказания, которых было множество, не подтвердились.
Главную причину краха советской экономики Ю. Яременко видит не в ущербности ее модели, которая изначально отвергла рынок и заменила его планом, а в огромной внеэкономической нагрузке на экономику и на всю систему. Он пишет: "Мы пытались бросить вызов всему миру и прежде всего развитым странам. Нас подвели амбиции, сформировавшиеся после Второй мировой войны и в последующие два десятилетия. Атомная бомба и ракеты очень подогрели эти наши амбиции. Мы попытались бросить технологический, милитаристский вызов всему миру, и мы его проиграли. Мы проиграли "холодную войну" в самом буквальном смысле этого слова. Развязав гонку вооружений, мы уже не смогли из нее выйти" [126] .
Военные амбиции СССР после Второй мировой войны были тесно связаны с марксистско-ленинской идеологией, "теорией" мировой революции, "романтическими" надеждами на преобразование национально-освободительного движения в развивающихся странах в социалистические революции, в строительство в них общественной системы по советскому образцу. Именно поэтому СССР был поставщиком оружия во многие страны мира, поощрял национальный и международный терроризм, если называть вещи своими именами.
Оценивая состояние российской экономики, ход экономических реформ, академик Ю. Яременко также дает свои достаточно консервативные суждения. Он отрицал полезность проходящих реформ и полагал, что "прежде всего нужны были некие политические изменения, перегруппировка целевых установок, изменение в распределении ресурсов, структурная перестройка, оздоровление самого планового механизма, развитие наряду с плановым и внутри его некоторых отношений самоорганизации, самодействия, эквивалентности обмена, инициативы и т. д." [127] .
Все это было написано уже после того, когда стало ясно, что разрозненные и фрагментарные попытки рыночных реформ А. Косыгина и М. Горбачева не могли быть доведены до конца в условиях нашего "реального социализма". Великодержавная КПСС не позволяла развиваться отношениям самоорганизации, инициативы снизу и самодействия. Для этого нужна была революция. И она свершилась, но лишь на путях отказа от КПСС как правящей партии. Как было показано в предыдущих главах, иного пути к экономической демократии, рынку и правовому государству у нашей страны просто не было. СССР, в отличие от Китая, слишком далеко углубился в социализм, внутри которого все попытки реформ обрекались на провал. К сожалению, многие "советские экономисты" не понимают этого до сих пор.
В статье под характерным названием "Юрий Яременко считал, что советскую экономику спасли бы не рыночные реформы" его ближайший коллега, С. Белановский, утверждал, что академик считал рыночные реформы, начавшиеся в нашей стране после 1992 г., "экономическим бедствием" и призывал к "закрытию экономических границ, т. е. автаркии", к "установлению полного государственного контроля над ТЭКом". По свидетельству Белановского, Ю. Яременко был сторонником "плановых преобразований" советской экономики и не принимал рыночного пути для нее, полагая, что последний "навязан стране мировым сообществом (бывшими противниками по "холодной войне") и коррумпированной правящей верхушкой, в первую очередь – нефтегазовым лобби". К работающим в его институте "рыночникам" академик не всегда относился терпимо [128] .
Другой наш экономист-математик, В. Волконский, видит важную особенность России в "невозможности товарного производства вообще". Автор призывает к созданию "сильного государства", возврату к адресному командному планированию, как это было в СССР [129] . Он считает, что сильная государственная власть, командная система управления – это не только национальная особенность, но и панацея в решении чуть ли не всех проблем российского общества. Поразительны следующие слова этого автора: "Несмотря на все дефекты модели реального социализма в СССР, которые привели в конце концов к его разрушению, непреходящее значение этого опыта состоит в том, что он показал принципиальную возможность подчинить экономическую деятельность контролю и руководству со стороны государства во имя раскрытия способностей большинства" [130] . Государством в СССР, как известно, управляла коммунистическая партия, и именно она отвечает за социализм и за его крах. Теперь у нас много разных партий, и вопрос о роли государства в экономике и в обществе стоит совсем в иной плоскости. Подобные суждения выглядят поистине анахронизмом.