♦ повышенный интерес к инновационным секторам, поощрение научно-технических исследований и разработок, расширение сектора "новой экономики", основанной на передовых технологических решениях;
♦ возрождение концепции смешанной экономики, создание государственных предприятий и возвращение государству природной ренты;
♦ частичный контроль над ценами и таргетирование инфляции;
♦ последовательный курс на повышение доходов и социальной защищенности малоимущих слоев населения и увеличение доли работающих по найму в национальном богатстве; на этой основе – рост потребительского спроса и емкости внутреннего рынка;
♦ содействие капитализации крупнейших местных компаний, имеющих стратегическое значение, за счет национальных инвестиций;
♦ сдержанное отношение к ТНК и постоянные переговоры с ними для получения более выгодных (с точки зрения национальных интересов) условий сотрудничества;
♦ приоритетная ставка на развитие и углубление латиноамериканской интеграции (в частности, путем расширения рамок МЕРКОСУР) и определенное дистанцирование от внешнеполитического курса США, отказ от "кровных отношений".
Сумму приведенных принципов вполне можно определить как концепцию национального ши нового десаррольизма ("неодесаррольизма"). Что стоит за этим термином? Аргентинский исследователь Хорхе Фернандес Диас отметил два кардинальных момента. Во-первых, "кисло-сладкие" плоды "Вашингтонского консенсуса" и – шире – неудовлетворительные для латиноамериканцев последствия глобализации стимулируют рост национализма и своего рода "реанимацию" старых, но не забытых десаррольистских постулатов. Во-вторых, уроки прежних экономических неудач традиционного национализма (дирижистские перегибы, недостаточный учет тенденций на мировых рынках и т. д.) обязывают современных национальных десаррольистов продемонстрировать, что они могут быть в хозяйственном отношении более успешны и эффективны, чем неолибералы.
"Новый десаррольизм – это не просто экономическая теория, но и стратегия национального развития", – подчеркивал бывший министр финансов Бразилии Луис Карлос Брессер-Перейра402. Сравнивая "неодесаррольизм" с классическим десаррольизмом 1950-1960-х гг., автор отметил следующее. При всем идейном и принципиальном сходстве в современных условиях десаррольисты значительно больше внимания уделяют эффективности и финансовой состоятельности государства (отсюда – стремление аргентинских властей к сохранению бюджетного профицита и активного внешнеторгового сальдо). Кроме того, нынешние сторонники десаррольистской теории проявляют определенную гибкость и избирательность в проведении промышленной политики. В частности, они на практике отошли от присущей их предшественникам тотальной поддержки национального производителя, заменив его избирательным подходом, сильный акцент делают на повышение конкурентоспособности и, что очень важно, расширении экспорта продукции глубокой переработки (в отличие от "экспортного пессимизма" прежних лет). Но, разумеется, главные концептуальные различия пролегают между "неодесаррольизмом" и неолиберализмом. (Для большей наглядности попробуем их выразить в виде табл. 9.4.)
Таблица 9.4 Сравнительный анализ стратегий развития
Как отметил Л.K. Брессер-Перейра, в начале XXI в. теоретики и практики "неодесаррольизма", основываясь на принципиальных моментах национальной стратегии развития, разработали "комплекс предложений, касающихся институциональных реформ и экономической политики, целью которых было подтянуть среднеразвитые страны до уровня передовых держав"403. Речь, таким образом, шла о так называемой стратегии догоняющего развития ("catch up"), разумеется, в ее "неодесаррольистской" версии.
Опираясь на "неодесаррольистскую" идеологическую матрицу, Н. Киршнер и его единомышленники выстроили "многоугольник" целей государственного регулирования – взаимосвязанный набор важнейших целевых установок социально-экономического развития Аргентины на современном этапе, за которые государство несет первоочередную ответственность, в том числе обеспечение высоких темпов экономического роста; снижение безработицы и достижение максимальной занятости; сохранение стабильности цен и устойчивости национальной денежной единицы; поддержание внешнеэкономического равновесия (выравнивание внешних эффектов).
Пожалуй, самым трудным вопросом экономической политики был (и остался) вопрос о прямом участии государства в хозяйственной деятельности. В ходе неолиберальных реформ государственные предприятия в своем большинстве перешли в частные руки, но проблема осталась, в том числе и потому, что не все случаи приватизации, как отмечалось, были равнозначно успешными. Кроме того, сама проблематика выхода страны из экстремальной ситуации кризиса 2001–2002 гг. императивно требовала существенно более активного (и разновекторного) участия государственных институтов.
Разумеется, процесс деприватизации и огосударствления не принял (да и не мог принять) какого-то массового или тем более тотального характера. Аргентинская экономика сохранила свой рыночный статус, но тенденции к усилению вмешательства государства в хозяйственную жизнь в середине первого десятилетия XXI в. проявились достаточно четко. Вместе с тем опыт создания новых государственных компаний не во всем был удачным. Так, непростая ситуация сложилась в сфере авиаперевозок. Плачевные результаты приватизации фактического монополиста – компании "Аэролинеас Архентинас" [59] – вынудили правительство Э. Дуальде, а затем Н. Киршнера учредить государственную фирму "Линеас Аэреас Федералес С.А." (ЛАФСА) с целью создания в отрасли нормальной конкурентной среды. Однако новое предприятие в силу многих причин не смогло организовать авиаперевозки, и в феврале 2005 г. министр планирования Хулио Де Вито объявил о его ликвидации. В известном смысле ЛАФСА – классический пример предпринимательской неэффективности государства. Достаточно заметить, что, несмотря на отсутствие реальной работы, руководящий персонал компании продолжал много месяцев полностью получать заработную плату (и не самую маленькую по аргентинским меркам). В конечном счете правительству, чтобы спасти ситуацию в области воздушного транспорта, пришлось пойти на возвращение под контроль государства "Аэролинеас Архентинас", что и было сделано в 2008 г.
Понятно, что курс на деприватизацию (как бы к нему ни относился сам Н. Киршнер и близкие к нему неогосударственники) не мог стать генеральной линией политики государственного регулирования в современных условиях. Слишком много примеров неэффективности государственных предприятий отмечено в аргентинской истории и слишком много влиятельных противников практики огосударствления оставалось в истеблишменте страны. К слову сказать, в их число входил и Р. Лаванья. Находясь на посту министра экономики, он в интервью лондонской "Фай-нэншл тайме" прямо заявил, что выступает против деприватизации предприятий (в частности, компаний, предоставляющих коммунальные услуги) и перераспределения доходов в духе и по рецептам "классического" перонизма404.
Следует признать, что формирование инновационной модели роста исключает хождение по хозяйственным тупикам аргентинской истории. Путь к "новой экономике" пролегает не в узком русле хорошо известного в стране государственного капитализма синекурного типа, а в более широком коридоре тщательно взвешенных стратегических решений, свободных от влияния любых крайностей, будь то дирижистские или неолиберальные.
Именно с учетом этих обстоятельств центральное место в стратегии государственного регулирования занял курс правительств Н. Киршнера и К. Фернандес де Киршнер на объединение модернизационных усилий государства и бизнес-сообщества. С этой целью, в частности, 19 декабря
2005 г. был учрежден так называемый Стратегический форум национального развития, в состав которого вошли государственные учреждения, университеты и ряд ведущих частных компаний405. Форум поставил своей задачей координацию усилий государства, науки и бизнеса с целью развития национальной индустрии, производственной инфраструктуры, образования, а также решения актуальных социальных вопросов. Особое внимание было обращено на задачи в сфере высоких технологий: информатика, биотехнология, нанотехнологии, энергетика. Таким образом, подтверждалась ориентация аргентинского государства на приоритетное развитие инновационного контура национальной экономики, на внедрение в хозяйственную практику достижений науки и техники.