Последнее, впрочем, не означало, что между Аргентиной и развитыми государствами не осталось зон противоречий и разногласий. Большинство из них лежало в торгово-экономической плоскости и касалось, в первую очередь, более широкого допуска аргентинских сельскохозяйственных товаров на рынки США и Западной Европы. В этом смысле одной из болевых точек являлось сохранение в Соединенных Штатах и странах ЕЭС высоких таможенных барьеров и (это – главное) многомиллиардных субсидий местным производителям аграрной продукции. Однако по данным вопросам аргентинской дипломатии, несмотря на все попытки, не удалось продвинуться вперед. Было очевидно, что страна была лимитирована своими все еще недостаточными экономическими и финансовыми (а следовательно, внешнеполитическими) возможностями и не обладала необходимыми рычагами международного влияния. В конечном счете дивиденды Буэнос-Айреса от смены дипломатической ориентации оказались минимальными. Аргентина больше отдавала, чем получала взамен. Даже поддержка Западом неолиберальной модели, как выяснилось в кризисном 2001 году, имела свои четко очерченные границы.
Таким образом, планировавшийся "менемистами" переход в "первый мир" на деле был сопряжен с такими трудностями, которые в 1990-е гг. аргентинскому обществу преодолеть не удалось. Несмотря на отчаянные попытки и серьезные уступки Вашингтону, страна не смогла вписаться в новый миропорядок в качестве влиятельного и равноправного участника и в экономическом смысле осталась в контексте "третьего мира".
Глава 4 "Неолиберальная передозировка" и срыв модернизационного процесса
Аргентина была своего рода лабораторией, где прошли испытание все самые ужасные ошибочные решения, которые только можно сделать в экономике.
Роберто Качаноски, аргентинский экономист
Отпразднуем год уходящий и год новый, который будет лучше.
Приближается время сбора плодов наших усилий.
Фернандо де ла Руа накануне 2001 года
Третья волна модернизации (на этот раз в ее неолиберальном варианте) в крайне сжатые сроки не только существенным образом преобразовала аргентинскую экономику, но и буквально захлестнула весь социум, нарушила уже давно и, казалось бы, прочно укоренившиеся общественные правила игры. Неолиберальный надлом видоизменил сложившуюся социальную структуру государства, скорректировал расстановку основных политических сил, создал новый морально-этический климат.
Конечно, это был исторически обусловленный и во многом необходимый этап развития страны, и его заделы создали предпосылки динамичного хозяйственного роста в период с 2003 г. Вместе с тем аргентинское общество заплатило за неолиберальный эксперимент неприемлемо высокую цену. В 1990-е гг. в Аргентине сработала неолиберальная стратегия "взлома" национальной экономики. Более того, аргентинские власти по существу делегировали внешним силам (транснациональному капиталу, международным финансовым организациям, ведущим западным державам, прежде всего США) часть своего государственного суверенитета в области экономики, внешней политики и, что было особенно болезненно, в сфере социальных отношений. В результате критически сократились возможности местного политического класса эффективно управлять национальными общественными процессами, и ситуация в конечном счете полностью вышла из-под контроля, что максимально отчетливо проявилось в драматических событиях 2000–2001 гг.
Системный кризис начала нового тысячелетия стал болезненной и острой реакцией аргентинского общества на развернувшийся процесс последовательной утраты национального суверенитета, со временем вызвавший открытое неприятие самых широких слоев населения, включая значительную часть политического истеблишмента и бизнес-сообщества, не связанного напрямую с транснациональным капиталом.
Парадоксы аргентинской модели
При анализе результатов неолиберального реформирования привлекают внимание многочисленные парадоксы этого процесса, которые, обобщая, можно определить как усиление противоположных тенденций. Развития и застоя, созидания и разрушения, укрепления национальной финансово-экономической системы и повышения ее уязвимости, расширения возможностей профессионального роста определенной части аргентинцев и сокращения сотен тысяч рабочих мест, накопления новых богатств и появления массы "новых бедных". Такая противоречивость в свою очередь вела к росту неопределенности траектории модернизации страны, накапливала в обществе потенциал сомнений, разочарований и недовольства, чреватый острыми социальными коллизиями. Стоит отметить, что указанные противоречия прослеживались во всех основных сферах хозяйственной и социальной жизни, усиливая разрыв между ожиданиями, вызванными политическими обещаниями власти, и конкретными результатами неолиберальных реформ для значительной части населения.
Что лежало в основе парадоксов аргентинской модели рыночной модернизации? На наш взгляд, недостаточно объяснять их только обычной диалектикой противоречий, имманентно присущих процессу общественного развития. Вероятно, это были также проявления вполне определенных пороков неолиберальной парадигмы и симптомы надвигавшегося кризиса. "Отличительная черта неолиберализма, – писал Р. Френч-Дэвис, – это его экстремальная вера в эффективность традиционного частного сектора и такое же беспредельное неверие в государственный сектор…"265 Столь жесткий подход, как показали дальнейшие события, себя не оправдал. Он изначально ограничил возможности политического руководства (и общества в целом) влиять на ход и направления хозяйственного развития и оставил страну фактически незащищенной перед лицом внутренних и внешних вызовов и факторов деструктивного характера. Именно в этот момент проблемы и парадоксы неолиберальной модели дали о себе знать с особой разрушительной силой.
Таблица 7.1 дает (в первом приближении) представление об основных макроэкономических трендах в 1990-е гг. Из нее видно, что неолибералам-реформаторам не удалось достичь главного – обеспечить стабильно высокие темпы хозяйственного развития. В самом деле, в течение десяти лет аргентинская экономика трижды (в 1990, 1995 и 1999 гг.) демонстрировала отрицательный рост, и только однажды (в 1991–1994 гг.) был зафиксирован спурт, хотя и сравнительно кратковременный. Таким образом, волатильность динамики ВВП, характерная для предшествующего периода, сохранилась и в 1990-е гг.
Таблица 7.1 Динамика макроэкономических показателей в 1990–1999 гг. (млн дол.)
Составлено по: Dos siglos de economia argentina (1810–2004). P. 173, 450, 461, 462, 528, 593. Реальная зарплата дана в песо в ценах 2004 г.
На первый взгляд успехом правительства К. Менема – Д. Кавалло стало "удушение" инфляции, десятилетиями терзавшей аргентинское общество. В 1999 г. была даже зафиксирована дефляция, т. е. не повышение, а снижение уровня цен. Но и здесь все было не так просто и однозначно. Во-первых, дефляция сопровождала падение деловой активности, сокращение эффективного платежного спроса и развивалась на почве неуверенности (у производителей и потребителей) в будущем. Причем развеять эту неуверенность правительство оказалось не в состоянии. Во-вторых, в процессе приватизации сектора услуг (телекоммуникации, энергетика, водоснабжение и т. д.) было законодательно установлено, что индексация тарифов должна проводиться в соответствии с темпами инфляции в США. А поскольку инфляция во второй половине 1990-х гг. в Соединенных Штатах была выше, чем в Аргентине, то рост тарифов опережал общее повышение цен в стране, что оборачивалось дополнительными финансовыми потерями как рядовых аргентинских потребителей, так и реального производственного сектора, терявшего конкурентоспособность из-за возросших расходов. Другой парадокс. К середине 1990-х гг. в Аргентине заработали кредитно-финансовая и банковская системы, резко (на 745 % в период 1991–1998 гг.) возросла денежная масса, находившаяся в обращении. В 1997 г. в стране циркулировало свыше 20 млрд наличных долларов США, т. е. примерно 570 дол. на душу населения, что в тот момент делало ее одной из самых долларизированных экономик в мире. Возросшие доходы определенной части населения привели к огромному росту банковских депозитов, причем как в песо, так и в долларах. Напомним, что в кризисный 1989 г. их объем сократился до 530 млн дол., а вот к середине 2000 г. возрос почти в 160 раз (!), составив 32 млрд в песо и 52 млрд в валюте США, т. е. всего 84 млрд дол./песо266. Ощутимо увеличился объем займов и кредитов, предоставляемых банковской системой юридическим и физическим лицам (см. табл. 7.2). Казалось бы, это свидетельствовало о доверии граждан и бизнес-сообщества к реформированной кредитно-финансовой системе. Но одновременно огромных объемов достигла утечка частных капиталов из Аргентины (более 100 млрд дол. к 2000 г.)267.
Таблица 7.2 Займы и кредиты банковской системы Аргентины (млн песо/дол.)