Процесс экспроприации японского крестьянства, равно как и отделение промышленности от сельского хозяйства (то есть разрушение кустарной промышленности), происходил быстрее, чем рост капиталистических предприятий в сельском хозяйстве или развитие городской промышленности. То, что описанный выше процесс экспроприации крестьян происходил значительно быстрее, чем развитие капитализма как в сельском хозяйстве, так и в промышленности, подтверждается тем фактом, что спустя четверть столетия после реформы поземельного налога лишенные земли крестьяне не превратились в более или менее значительном количестве в сельскохозяйственный или промышленный пролетариат, а сделались арендаторами, полуарендаторами или же собственниками чрезвычайно мелких участков земли; причем для поддержания своего полуголодного существования они должны были заниматься каким-нибудь видом домашней промышленности, как, например, прядением, ткачеством или шелководством. Эта огромная армия мелких крестьян-собственников, арендаторов и полу арендаторов, обрабатывающих мельчайшие участки земли, число которых вследствие дробления непрерывно увеличивалось, исторически явилась источником хронической перенаселенности[19]. Раздробленные, мельчайшие участки земли не могли обеспечить крестьянину получения дохода, необходимого для поддержания даже полуголодного существования семьи. Поэтому женщины в семье вынуждены были заниматься каким-нибудь видом домашней промышленности, а мужчины - искать дополнительную работу в качестве кули на дорогах, железнодорожном строительстве и т. п. Та часть постоянного избыточного населения, которая не имела возможности остаться в семье, была вынуждена искать себе средства к существованию в городах. Те, кто не мог поступить на фабрики, становились рикшами, грузчиками, кули - словом, низшим слоем неквалифицированных рабочих. В города уходили также и ремесленники, которые были вытеснены из мелкой кустарной промышленности в результате введения новой машинной техники, а также те рабочие, чей труд оказался излишним вследствие применения женского и детского труда. Это постоянное избыточное население в лучшем случае являлось полубезработным, а условия его жизни характеризовались нерегулярным заработком, неуверенностью в завтрашнем дне, а в случае получения работы - крайне продолжительным рабочим днем и низкой заработной платой. Это постоянное избыточное население стремилось в конце концов уйти из городов обратно в родные села, что приводило к еще большей перенаселенности деревни и действовало в качестве фактора, снижающего жизненный уровень крестьянства. Сильное давление перенаселения деревни на аграрные отношения не позволяло многим из крестьян снова стать земледельцами, и поэтому они вынуждены были искать средства к существованию в какой-нибудь отрасли кустарной промышленности, а с упадком последней невыносимые условия существования заставляли крестьян посылать своих дочерей в города на текстильные фабрики в надежде при помощи их заработка предотвратить полное разорение семьи. Часть населения, выброшенная из процесса производства в сельском хозяйстве и не сумевшая перейти в ряды промышленного пролетариата, превращалась в текучий резерв рабочей силы. И точно так же как вода стремится занять наиболее низкий уровень, так и это текучее избыточное население вынуждено было идти на самую низкооплачиваемую работу, снижая тем самым общий уровень заработной платы рабочих. В такой стране, как Япония, где развитие городской промышленности хотя и являлось бурным по своим темпам, но не было широко распространенным, большая часть избыточного населения не могла быть поглощена промышленностью.
Более того, поскольку заграничный рынок рабочей силы, представляющий собой отдушину, которая помогла разрешить проблему избыточного населения в некоторых европейских странах в конце XIX в., оказался отрезанным для японских рабочих вследствие запрещения иммиграции, этому избыточному населению Японии ничего не оставалось делать, как только ждать дальнейшего развития индустриализации или искать новых возможностей для поддержания своего существования в домашней промышленности. С полным основанием можно сказать, что существование этого огромного источника хронического или потенциального избытка рабочей силы привлекло внимание к сельскому хозяйству мелких промышленников. Поскольку перенаселение в сельской местности не дает возможности большей части этого избыточного населения заниматься сельскохозяйственным производством, единственным средством существования для нее остается промышленность, городская или домашняя.
Однако крупная городская промышленность не достигла такого уровня развития, чтобы поглотить весь этот резерв рабочей силы, отчасти вследствие особенностей развития японской промышленности, а в значительной степени из-за наличия резерва хронического избытка населения, образовавшегося еще в предшествующий период. В результате этого многие японские предприниматели получили возможность обходиться без дорогостоящего фабричного оборудования, распределяя штучную работу между семьями тех, которые живут в этом преддверии ада - между сельским хозяйством, которое уже не может обеспечить им работу, и между городской промышленностью, двери которой еще не открылись для них. Благодаря этому японские предприниматели получили возможность маневрировать фондами заработной платы, выжидая спорадического увеличения или падения рыночного спроса на промышленные товары, не подвергаясь риску порчи или устарения запасов продукции и фабричного оборудования в периоды затишья. Это еще раз подтверждает высказанное выше положение о совпадении интересов промышленников и крупных землевладельцев.
Следовательно, другим важным результатом аграрной реформы Мэйдзи явилось создание рынка рабочей силы - третьего условия, необходимого для развития капитализма.
Образование рынка рабочей силы в Японии характеризуется появлением источника хронического избытка труда, образованного главным образом за счет экспроприированного крестьянства, поглощение которого промышленностью задерживалось вследствие медленного темпа развития крупного промышленного производства. Нельзя отрицать, что некоторое поглощение избытка рабочей силы имело место. Однако огромное количество избыточного населения, оседающего в деревнях и городах и не находящего применения своему труду, являлось важным фактором, снижающим жизненный уровень и заработную плату японских рабочих.
Прежде чем покончить с этим вопросом, следует отметить, что в Японии происходило постоянное перемещение части сельскохозяйственного избыточного населения в промышленность, а также медленно, но неуклонно росло промышленное население. За период с 1894 г., когда процесс экспроприации крестьянства почти закончился и промышленный переворот достиг высшей точки своего развития, вплоть до кануна мировой войны (1913 г.) общее количество самодеятельного населения, живущего на заработок, увеличилось с 24 428109 до 30026 403 (то есть на 23 %), тогда как за этот же период количество промышленных рабочих увеличилось с 381390 до 916 252 (или на 140 %)[20].
Хотя за период с 1887 по 1913 г. сельское население абсолютно увеличилось, относительно оно уменьшилось. Если в 1887 г. число семей, занятых в сельском хозяйстве во всей Японии, составляло 71 %, то в 1913 г. оно сократилось до 58 %, а отношение населения, занятого в сельском хозяйстве к индустриальным рабочим снизилось с 11,1:1 до 6,4:1.
Образование внутреннего рынка и его ограниченность
Экспроприация крестьян, последовавшая за реформой поземельного налога, и постепенное образование рынка рабочей силы, описанное выше, - оба эти процесса привели к глубоким социальным последствиям. Наиболее значительным из них явилось образование внутреннего рынка для японской промышленности в результате отделения крестьянства от средств производства, поставившего крестьян в зависимость от рынка. Первым этапом расширения этого внутреннего рынка являлось превращение риса и других сельскохозяйственных продуктов в предмет торговли.
Рис всегда являлся наиболее важным сельскохозяйственным продуктом; во время реставрации выращиванием риса было занято по крайней мере 80 % населения. Еще при режиме Токугава он стал предметом торговли, правда, в ограниченной степени (рис, принадлежавший крупным феодалам, превращался в деньги с помощью рисовых маклеров), но поскольку продажа риса приносила лишь незначительные денежные доходы крестьянину, это еще не означало создания широкого внутреннего рынка. Положение коренным образом изменилось после реставрации, когда правительство посредством реформы поземельного налога стабилизировало свои доходы. Крестьянин-собственник и помещик теперь вынуждены были превращать свой рис в деньги, для того чтобы уплатить новый налог, в результате чего ускорялся процесс превращения риса в предмет торговли. За реформой налога последовал правительственный акт об отмене запрещения экспорта риса, а также об освобождении риса от экспортных пошлин[21].
Благодаря правительственной политике сохранения довольно высоких цен на рис и разрешению на его экспорт производство риса получило новый стимул и крестьянство все более и более вовлекалось в водоворот денежного хозяйства[22].
Одновременно с процессом превращения сельскохозяйственных продуктов в предмет торговли происходило разрушение кустарной старой промышленности, в особенности хлопкопрядения. Хотя в течение первых нескольких десятилетий после реставрации Мэйдзи огромное число лишенных земли крестьян было вынуждено либо искать себе работу в городах, либо оставаться без дела в деревне, отделение сельского хозяйства от промышленности (что является одной из предпосылок для образования внутреннего рынка для промышленных товаров) не могло быть осуществлено полностью и в широком масштабе только вследствие изменений, происшедших в землевладении или в результате увеличения аграрного перенаселения.