Не знаю почему, но я ужасно испугалась. Мне захотелось убежать, но я заставила себя остаться. Я убеждала себя, что Августа куда-то вызвали и он скоро вернется. Я прождала до 23.20, потом решила все-таки уйти.
Я спустилась по лестнице, заперла за собой дверь на улицу, прошла к машине… И тут я вспомнила про встречу с вами. Теперь она казалась очень важной. Происходило, что-то непонятное, и я вспомнила слова Вилли, что мне грозит опасность.
Проехав по Карт Стрит, я остановилась у телефонной будки, позвонила в Челси и спросила дворецкого, не знает ли он, где Август. Тот заявил, что даже не знал, что Август куда-то ушел, так как его единственная шляпа висит на месте в холле.
Затем мне пришло в голову, что Август мог отложить встречу из-за дождя и холода, хотя обычно он не обращал внимания на погоду. Пообещав позвонить позже, я оставила машину и пешком направилась к вам. Что было дальше – сами знаете. После встречи я вернулась домой, сразу позвонила Вилли и рассказала, что и как. Он сказал, что всему может быть объяснение, но казалось, сам ужасно встревожен.
Он позвонил Беллами, там не отвечали. Пытался переговорить с Джереми и Полом, но их тоже не было. Пришлось оставить все хлопоты до утра. Утром он первым делом предполагал выяснить, где Август и что случилось.
Следующим был ваш телефонный звонок и сообщение, что произошло убийство и мне нужно прийти к вам. Я снова позвонила к Вилли. Он просто ужаснулся. Сказал, что тут же свяжется с Беллами, если сможет того найти, и постарается выяснить, что к чему. Все остальное вам известно.
Кэллаген кивнул и ничего не сказал.
Она встала.
– Беллами арестуют?
Кэллаген усмехнулся.
– Его арестуют не за убийство. Но держу пари, арестуют, чтобы иметь в своем распоряжении. Грингол своего шанса не упустит.
Он встал и очень серьезно обратился к ней.
– Мисс Мероултон, не сделаете вы кое-что для меня? Боюсь, что прошу в основном ради собственной пользы.
Она бросила на него взгляд, и ему показалось, что в глазах у неё уже не было такой жесткости и, видимо, она не чувствовала к нему прежней острой неприязни.
– В чем дело?
– Побудьте здесь ещё три дня. Это самый крайний срок. Скорее всего, я вас увижу или позвоню завтра. Или позвонит Вилли. Но сначала я хочу уладить отношения с Гринголом. Иначе мне не поздоровится.
Голос его звучал совсем просительно.
Она улыбнулась, и Кэллагену показалось, что это солнышко проглянуло через тучи.
– Отлично. Я так и сделаю. Но помните, у вас всего три дня. И я должна иметь возможность общаться с Вилли.
Кэллагена принял угрюмый и удрученный вид.
– Боюсь, вам это не удастся, – соврал он. – Он в Эдинбурге. Какие-то дела по собственности Мероултонов, видимо, в связи со смертью Августа. Его не будет до субботы. Правда, он собирался связаться со мной завтра вечером. Я возьму у него адрес и номер телефона и сообщу вам.
Судя по лицу, она была разочарована.
Кэллаген пошел к выходу и уже взял шляпу, когда она заговорила снова.
– Все это удивительно и странно. Или вы снова взялись за свои штучки? – Она постаралась смягчила свои слова улыбкой. – И препятствуете моим контактам с Вилли, потому что я все ещё под подозрением?
Кэллаген хмыкнул.
– Нет, в мои планы это не входит.
Он открыл дверь и снова обернулся.
– Я кое-что скажу, мисс Мероултон, – слова стремительно срывались с языка. – Поверьте, я на все готов, чтобы вы не пострадали, – он снова улыбнулся озорной мальчишеской улыбкой. – Даже будь вы убийцей…
И с этими словами Кэллаген удалился, оставив её в дверях.
7. РАССТРОЕННАЯ ПИРУШКА
В 22.00 Кэллаген сидел в «Лайонс Корнер Хаус» на Шафтсберри Авеню, глядел в окно и наблюдал, как люди встречаются, заходят в «Монико», беседуют, смеются.