Комбат организует круговую оборону. Перед каждым ставит определенную задачу. Мое место возле углового окна. Маскируюсь первым попавшимся предметом – венским стулом, выставленным на подоконник. Веду наблюдение. Через оптический прицел хорошо просматриваются ближние улицы, железнодорожное полотно, дом на пригорке. Отличная позиция для снайпера! Из-за вагонов выбегает группа гитлеровцев. Впереди, судя по всему, офицер. На нем высокая фуражка, на груди бинокль. Нажимаю на спусковой крючок – гремит выстрел. Фашист роняет парабеллум и ударяется головой о землю. По опыту знаю, что солдаты попытаются унести труп офицера. Так и есть: гитлеровец ползет к убитому. И снова гремит выстрел. Справа кто-то бежит, укутанный в клетчатую шаль. Не женщина ли? Всматриваюсь и замечаю дуло автомата.
«Мародер», – решаю я и тут же стреляю.
– Молодец! – слышу над головой голос комбата. – Только ищи цели поважнее.
Я воодушевлен словами комбата, польщен его вниманием. «Снайпер в бою – мощь, сила!» – невольно припоминаю слова школьного военрука. Теперь солдаты противника действуют осторожнее, прижимаются к земле. Поднять их в атаку офицерам нелегко.
Из-за цементной ограды высовывает голову и плечи гитлеровец. В полушубке. Значит, офицер.
– Сдаемся! – кричит он по-русски.
«Если сдаются, почему другие держат автоматы наготове?» – мелькнула у меня мысль.
– Они не знают, где мы, – говорит комбат, – хотят нас обнаружить. Стреляй же, стреляй!
Навожу перекрестье прицела на цель. Плавно спускаю курок. И гитлеровский офицер беспомощно взмахивает руками…
Выстрелы слышались все реже. У нас кончались патроны. В магазине моей винтовки пусто. С тревогой докладываю об этом лейтенанту.
На мгновение Туз задумывается.
– Товарищ боец, – обращается он к пулеметчику Завалишину. – У вас в диске осталось с десяток патронов. Отдайте их снайперу.
– Что?! – бледнея, произносит пулеметчик. – Не дам! Чем я буду стрелять?!
Глаза пулеметчика воспалены, взгляд решительный. Понимаю, как дорог бойцу каждый патрон.
– Не дам, – повторяет Завалишин, – берите все, товарищ командир, шинель, валенки… а патроны…
– Снайперу они нужнее, – произносит лейтенант тоном, не допускающим возражений.
Боец разряжает диск, подает патрон, другой… Подает их по одному с таким видом, будто во время голода отрывает от себя последний кусочек хлеба.
Патронов насчитываем одиннадцать. Как жаль, что их мало!
Шагах в пятидесяти лежит, спрятавшись за водосточную трубу, фашист. Я вижу его ноги, обутые в сапоги. Он бьет каблуком о каблук – видно, хочет согреться. А у меня зудят руки – прострелить бы ему пятки! Не ходи по чужой земле, оккупант! Но усилием воли заставляю себя перевести оптический прицел влево: в огромной воронке – группа гитлеровцев. Они озираются вокруг. Я рассматриваю каждого… Увы, и тут нет ни одного офицера. Цели не самые важные. Подожду. Впрочем, если кто из солдат вздумает подняться, патрон и на него придется израсходовать.
Раздается взрыв. Это с тыльной стороны в наш дом стреляет фашистский танк. Сквозь облако пыли вижу распластавшегося на полу бойца. Осколком у него разворочен живот. Комбат Алексей Максимович Орешкин осторожно накрывает его полушубком. Умный у нас командир! Я верю в него.
Лейтенант Туз, пристроившись на верху разрушенной стены, стреляет из автомата короткими очередями. Чердак дома горит. Вот лейтенант сбегает вниз, отыскивает меня:
– Добей негодяя… Автомат заело.
Оказывается, один из гитлеровцев пробирался вдоль улицы, подталкивая впереди себя женщину. Лейтенант ранил его. Но тот, раненный, пополз к подвальчику соседнего дома, рассчитывая там укрыться. Мой выстрел прикончил изувера.
Кольцо окружения сжималось плотнее.