– Но хуже всего то, что когда кто-то из нас огорчает его, он впадает в ужасное уныние и терзает себя мыслями о том, что все мы плохо воспитаны, ну и, конечно, винит во всем себя. Боюсь, Белла, он может запретить тебе ехать в Лондон из-за дурацкого поступка Бертрама.
– Что за чушь! – воскликнул Бертрам. – Почему это он запретит Белле ехать?
Конечно, предположение Софии казалось вздорным, но вскоре выяснилось, что она была почти права.
Семья собралась за обеденным столом. Отец продолжал хмуриться, и было очевидно, что ему не по душе веселая болтовня детей. И тут Маргарет необдуманно спросила у старшей сестры, какого цвета ленты будут на ее бальном платье. Этот невинный вопрос почему-то вызвал бурю негодования в душе папы и он с сожалением заметил, что среди детей, по-видимому, не осталось ни одного, кроме Джеймса, кто порадовал бы его своей серьезностью и цельностью натуры. Ветреные личности – вот кого он видит вокруг себя. Из-за обычной поездки в Лондон все его дочери помешались на моде! Может быть, он зря дал согласие на отъезд Арабеллы? Конечно, это был лишь всплеск эмоций, но Арабелла не успела подумать об этом. Импульсивность, о которой так часто говорила ей мать, снова подвела ее. Угроза, прозвучавшая в словах отца, показалась ей настолько реальной, что она, сначала онемевшая от неожиданности, вдруг горячо воскликнула:
– Папа! Это нечестно! Ты поступаешь плохо!
Мистер Таллант никогда не был чересчур строгим отцом. Напротив, некоторые считали, что он позволяет своим детям слишком много. Но то, что прозвучало сейчас, выходило за рамки его терпения. На его лице застыла суровая маска и он произнес ледяным голосом:
– Недопустимые выражения, Арабелла, прозвучавшие из твоих уст, ужасные манеры, которые ты нам сейчас продемонстрировала, и недостаточно уважительное отношение к своему отцу, – все это дает мне совершенно очевидные основания полагать, насколько ты еще не готова появиться в свете.
София под столом наступила на ногу старшей сестре, а мать бросила на Арабеллу предупреждающий, укоризненный взгляд.
Щеки девушки залились краской, глаза наполнились слезами и она с трудом проговорила:
– Простите меня, папа!
Мистер Таллант не ответил. Миссис Таллант, чтобы прервать тягостное молчание, спокойно обратилась к Гарри, посоветовав ему не есть слишком быстро. А потом как ни в чем не бывало завела с мужем разговор о делах прихода.
– Ну и поднял ты бучу! – сказал Гарри, когда дети собрались в комнате матери, и описал Бертраму, которому обед принесли на диван, все, что произошло за столом.
– У меня дурные предчувствия, – подавленно произнесла Арабелла. – Наверное, он меня не отпустит.
– Ерунда! Он просто пугает. А вы, глупые девчонки, этого не понимаете.
– Может быть, мне пойти вниз и еще раз извиниться? Нет-нет, нельзя! Он заперся в своем кабинете. Но что же мне делать?
– Мама все устроит, – зевая, сказал Бертрам. – Она сделает как надо. И если ей хочется, чтобы ты поехала в Лондон, можешь не волноваться – поедешь!
– Я бы на твоем месте сейчас к нему не ходила, – посоветовала София. – Ты в таком состоянии, что можешь наговорить лишнее или расплакаться. А ты знаешь, как он не любит излишнюю чувствительность. Поговори с ним утром, после молитвы.
Арабелла так и сделала. А потом призналась Бертраму, что испытала от этого разговора еще большее потрясение. Мама, похоже, перестаралась. Не успела провинившаяся дочь произнести и слово, как отец подошел к ней, взял за руку и произнес с мягкой, виноватой улыбкой:
– Дитя мое, прости своего отца. Вчера я действительно был несправедлив к тебе. Увы, учу детей сдержанности, а сам не совладал со своими чувствами.
– Бертрам, уж лучше бы он поколотил меня! – взволнованно сказала Арабелла.
– Да, – содрогнувшись, признал брат.