Александр понял тогда, к своему сожалению, тяжелую привязанность Михаила к ней… И еще открылось ему: Вера любила Холодова. Потому-то, видно, красивый и самоуверенный майор вызывал в нем враждебную настороженность.
Зимой Валентин приезжал из штаба армии в село, где стояло отделение Крупнова. И хотя тогда они разговорились и Александр отяготил карманы майорской бекеши яблоками, полученными из дому, все же чувство неловкости не исчезло даже сейчас, на войне.
– Как живем, как воюем, земляк? – спросил Холодов. Тон этот, неуместно радостный (погиб командир дивизии Богданов), не понравился Александру.
Кажущейся открытостью взгляда ясных, смущающих своим спокойствием глаз он заслонился сейчас от Холодова.
– Вам показать позиции, товарищ майор?
Холодов потух глазами.
– Посмотрим позиции, товарищ сержант.
И подумалось Холодову, что в минуты смертельной опасности люди еще определеннее, чем в обычное время, остаются людьми со своими чувствами привязанности и вражды, надеждами и отчаянием, доверчивостью и подозрительностью, честолюбием и безразличием к славе.
Придирчиво осмотрел Холодов углубляемые бойцами траншеи перед ржаным полем между лесом и озерцом, на окраине усадьбы машинно-тракторной станции.
В роте было много пулеметов, гранат – сержант хозяйственный человек. Он выдвинул вперед в буро светившуюся в сумерках рожь боевое охранение. Все раненые у него перевязаны, пункты снабжения укрыты. Убедившись, что бойцы роты поужинали, он только тогда пригласил майора поесть вместе с первым отделением, которым командовал до войны и первые дни войны, пока не убили ротного.
Соленую, острую тюрю приготовил Веня Ясаков из сухарей, толченого лука и редьки. На заедку Абзал Галимов одарил всех щавелем.
– Догадываетесь, в чем дело, товарищ сержант? – спросил Холодов.
– Политрук говорил: не пустить немцев к переправе.
И снова, как в разговоре с Лунем, Холодова удивила не вяжущаяся с обстановкой спокойная уравновешенность.
– Так-то так, но соль вот в чем, – недовольно отозвался он. Оглянулся на солдат, тащивших миномет. – Стоять будем до тех пор, пока не переправятся за реку войска, – и доверительно понизил голос: – Возможно, не увидимся… Когда будете домой писать, от меня поклон своим. Сестре Елене – особый…
Александр знал, что Лена в свое время переписывалась с Холодовым, но придавал этой переписке особый смысл: сестра шуткой мстит за Михаила. Для Александра Лена оставалась подростком, ей позволительно повалять дурака.
С крупновским умением ждать он глядел на майора, не тяготясь ни его замешательством, ни своим молчанием.
«Я обязан уважать вас, начальника, но при чем тут моя сестра Лена?» – думал он, не пуская Холодова в свой мир.
Счастливый, а потому особенно самоуверенный, Холодов не допускал, что Крупнов может испытывать к нему далеко не те чувства, которые были у него к брату любимой девушки.
– Расскажите мне о Лене… Хоть несколько слов…
И Александр понял все, но что-то мешало ему признать это неизбежным и законным. Он сказал, что давно не получал писем из дому.
Встреча с Холодовым растревожила Александра не тем, что он больше узнал о тяжелом положении армии, – с такой бедой он стал свыкаться, – ожил в душе тихий голос Веры. Глаза под грустной чернетью разлатых бровей будили жалостно-покровительственное чувство старшего к сироте. А может, это чувство жалости и смутной виноватости перед всеми, обиженными войной? Над собой Александр не задумывался подолгу, как-то незаметно решив, что, если не убьют, станет обер-мастером, женится, дети будут.