Младший Уэллз отличался крупным телосложением, быстрой реакцией и грубой манерой игры, что отличало его даже в такой резкой игре, как американский профессиональный футбол.
У него был вид свежевымытого, аккуратно подстриженного, примерного игрока студенческой футбольной команды и пай-мальчика, но, насколько до меня доходили слухи из мира спорта, он отнюдь не был пай-мальчиком.
У нас на ранчо никогда раньше не гостили писатели.
Он смотрел на меня, и я почувствовал надвигающуюся грозу.
Наверное, вам приходилось сталкиваться с ними в колледже. Но я старался держаться от них подальше.
Не следовало обращать на эти слова внимания, что я и сделал, вступив в разговор с Белл.
Впервые за последние несколько лет у меня возникло желание врезать, и врезать хорошенько. Я почувствовал, как оно растет, поднимается во мне, но тут сработал предохранитель здравого смысла. Я был на их территории, и в случае неприятностей при подобных обстоятельствах у меня не было шансов выйти из боя победителем.
Первым предупреждением мне был скрип его отодвигаемого стула и звон тарелки, которую он задел, схватив меня за рубашку.
Эй, писака, это не больно-то вежливо. Я с тобой разговор не закончил.
Вот как?
А вот ответь мне, я хочу знать, как вы, писаки, работаете. Скажем, захотел бы ты написать об этом ранчо, с чего бы ты начал, а?
Моя левая рука взлетела вверх, и я внезапно подсунул большой палец под державшую меня за ворот кисть и резко отогнул его мизинец назад. У него был выбор выпустить рубашку или заполучить перелом пальца, и он выпустил рубашку.
Эй, ты чего?
Вы спросили меня, как я работаю, ответил я спокойно. Для начала, я сомневаюсь, представляет ли история этого ранчо для меня какой-нибудь интерес. Я подумывал написать об апачах, но о них уже писано-переписано, причем в основном теми, кто практически ничего не смыслит в этом деле. Нет, пожалуй, я поищу сюжет в другом месте.
Джимбо просто побелел от злости. Его приструнили, причем в таком деле, где он считал себя экспертом. То, что я проделал, не требовало ни большого умения, ни силы, и он это знал.
Как бы мне не хотелось врезать ему по зубам, я знал, что лучшее, что я могу сделать, это убраться с ранчо, и побыстрее. Но как? Пешком я вряд ли смог бы уйти, транспорт же мог быть предоставлен только хозяевами. А согласятся ли они? Теперь я был почти уверен, что у них не было ни малейшего намерения отпустить меня, разве что убедившись в моей абсолютной безвредности.
Я видел их лица, когда Джимбо схватил меня за ворот. Колин выглядел самоуверенным и самодовольным. На лице Дорис было написано простое любопытство. Ее ничуть не беспокоило то, что происходило за ее столом, ей просто было интересно, что же сделают друг с другом два этих зверя-самца. Скорее, что Джимбо сделает со мной, поскольку мысль о том, что у меня есть какие-то шансы в стычке с ним, уверен, ни разу не пришла ей в голову.
Дорис, подумал я, с удовольствием бы заняла место в первом ряду в Колизее, чтобы посмотреть, как христиан будут скармливать львам. Она была из тех, кого вид насилия приятно возбуждает.
Выражения лица Белл я не видел. Бентона Сьюарда инцидент, похоже, обеспокоил. Он произвел на меня впечатление человека, которому было в общем наплевать, что бы ни произошло. Главное чтобы его потом не призвали в свидетели и он был где-нибудь подальше от места событий с прочным алиби.
Злость во мне все росла и росла. В большой степени она была вызвана моей собственной глупостью, позволившей заманить меня в эту ловушку, но в основном самодовольным видом этой компании, уверенной, что, что бы они ни сделали, все сойдет им с рук. Внезапно мне захотелось дать им всем пощечину. Я слегка подтянулся и наклонился вперед.
Между нами, если бы я собирался написать об этом ранчо, я бы приехал сюда, поездил немного, присмотрелся и начал бы копать его историю.