Такова была философия Пита Коннигана.
Теперь, когда Пит упокоился в мире, Барт уже не сердился на него. В семье Конниганов кровные узы были крепкими и значили много. Барт считал предосудительным беспутство брата, но никогда не питал к нему ненависти — таким уж Пит удался. Он понимал Пита — может, даже лучше, чем отец понимал своего мальчика.
Когда он сворачивал в парикмахерскую, человек, который поклялся его убить, вышел из бара Халлидея — и заметил его. Перед Макниллом лишь мимолетно промелькнул высокий человек, ступивший на тротуар и вошедший в заведение Каттла, но Макнилл узнал его.
У Каттла никого не было — если не, считать самого парикмахера. Барт в этот день оказался первым клиентом.
— Постричь и побрить, — Барт сопроводил заказ дружеской улыбкой; одновременно он снял шляпу и метко бросил ее на вешалку. — А потом, когда управитесь, я бы с удовольствием выкупался в горячей воде.
Он отстегнул пояс с револьвером и повесил его на гвоздь справа от двери. Над гвоздем была прикреплена аккуратно отпечатанная табличка, гласившая:
ДЖЕНТЛЬМЕНЫ, ПОЖАЛУЙСТА, ВЕШАЙТЕ ОРУЖИЕ ЗДЕСЬ. Я ЛЕГКО ПУГАЮСЬ.
— Это правда? — поинтересовался Барт, забираясь в кресло. — Это вы легко пугаетесь?
Каттл не ответил. С момента появления Барта он стоял, как громом пораженный, уставясь на незнакомца остекленевшими глазами и раскрыв рот. Барт какое-то время наблюдал за ним, потом покорно вздохнул и объяснил; он уже понял, что в Каррсберге ему придется давать такие объяснения много раз.
— Я — брат Пита. Перед вами не привидение, амиго.
Каттл перевел дыхание, потряс головой, все еще ошеломленный, и набросил большую простыню на плечи и грудь высокого незнакомца.
— Ну уж… ну уж вы меня поразили, до самых кишок достали, — вздохнул он и, все еще не успокоившись, приступил к работе. — Вылитая копия! Разрази меня громом, в жизни не видел ничего подобного!
Он начал подстригать волосы на шее, повернув кресло так, что Барт оказался лицом к двери. Прошла минута, в голове у парикмахера бурлили сотни вопросов, и он никак не мог решить, как начать расспросы. А потом с устрашающей внезапностью в дверях возник Джонни Макнилл. Когда он встретился взглядом с Бартом Конниганом, его широкое лицо исказила жестокая улыбка.
— Да ты беспечен, а, Конниган? — съязвил он, покосившись на висящий на стене револьвер.
Барт заговорил, и голос его был ровен.
— А ты все за мной гоняешься, Макнилл? До сих пор шило в заднице? Что б тебе не бросить это дело, пока ты еще цел?
Каттл замер, его ножницы и гребенка застыли над головой Барта, глаза не отрывались от насмешливо улыбающегося ганфайтера.
— У нас с тобой, Конниган, — проворчал Макнилл, — есть кой-какие счеты, пора их свести.
— Сейчас я как раз занят, — протянул Барт — Иди погуляй, Макнилл. Твоя рожа всю картину портит.
— Всегда он грубит, — прошипел Макнилл, — всегда напрашивается на пулю! Что ж…. на этот раз ты получишь свое!
Его правая рука дрогнула и чуть опустилась. И тут к Каттлу вернулся голос. Он запротестовал:
— Стой! Джентльмен не вооружен!
— Побереги дыхание, амиго, — негромко сказал Барт. — Такие мелочи этого омбре не останавливают.
— Пока, Конниган! — засмеялся Макнилл, вытаскивая правый револьвер.
— Пока, Макнилл, — кивнул Барт.
Каттл услышал только один выстрел — и сделал его не Макнилл, и выстрел этот не был громким и раскатистым, как грохот шестизарядного револьвера. Выстрел больше напомнил слабый треск, наполовину приглушенный простыней, окутывающей Барта. Изумленный Каттл заметил небольшую темную дырочку в простыне там, где под ней выступала правая рука клиента. Макнилл угасающим голосом прошептал проклятие. Его рука опустилась.