— Из всех правил бывают исключения, и порой их так много, что они, в свою очередь, образуют новые правила, из которых существуют новые исключения… Да вот например ты, хвост есть, а…
— Фи, как грубо и примитивно!
— Зато — точно. Ничего, я сейчас его разбужу, и мы посмотрим…
«Да это они обо мне!!!» — свирепо подумал Одиссей, а вслух не без злорадства объявил:
— А я, уже давно не сплю!
Тени на некоторое время застыли, а потом одна из них мрачно пробурчала:
— Ну что, — убедился?
— Это еще ничего не доказывает! Вон птица «Глазурик Субматрасский», не только говорит, но и читает, «Писучник Заборный», не только читает, но и пишет, а «Цензурник Консультативный» хотя и не пишет, и даже не читает, но зато как как вычеркивает! Так что же, их всех считать разумными? Не верю! Хвоста нет, — значит наличие разума проблематично.
Одиссей, в конце концов, не выдержал и возмущенно фыркнул:
— Отказывать в наличии разума априорно — позорная практика, которую надо искоренять беспощадно! Вот оторву тебе хвост, тогда и поговорим на равных.
Тени испуганно шарахнулись в сторону, и одна из них, помельче, радостно заголосила:
— Нет, ты только посмотри: он агрессивен!!!
— Сам смотри, — мрачно пробурчала вторая.
— Я же говорил, что он не разумен или его таки донимают блохи!
— Как раз наоборот. Он, наверняка, разумен, ибо, только Разумный может отвечать агрессией на спорные логические построения.
— Ты как всегда субъективен.
— А ты, вообще, — шовинист от кинологии.
— Ну вот, я же говорил, что ты злишься!
— Я не злюсь!!!
9
— Эй?! — крикнул Одиссей раздраженно.
— Чего тебе, блохастый? — живо откликнулся «шовинист».
Одиссей стиснул зубы, но стерпел и спросил ровным, спокойным голосом:
— Я ищу Разумного, с хвостом, но без волос?!
— Слышишь?!! — почему-то обрадовался Шовинист. — Он ищет облезлого! Разве он разумен?
— Кто? Облезлый?
— Да нет, блохастый!
— Как облезлый может быть блохастым, у него же шерсти нет?
— Да нет же, облезлый тот, а блохастый — этот!
— А кто же разумный, уж не ты ли?
— А что же, ты думал — ты у нас один разумный?
— А разве меня двое?
— Да, нет конечно, такой как ты — у нас точно один.
— А зачем нам два одинаковых?
— ПОСТОЙТЕ!!! — заголосил Одиссей.
— И все таки прав я! Он не разумен. Он даже плохо ориентируется: стою я или двигаюсь.
— А может ты так стоишь, что это невозможно точно установить..
— ВСЕ! — негромко сказал Одиссей, но таким голосом, что оба спорщика мгновенно умолкли. — Или вы мне сейчас четко и ясно отвечаете на поставленный вопрос или…
Что «или…» Одиссей еще окончательно не решил, но догадывался, что это будет нечто неописуемо неудержимое и трансгалактически катастрофическое, как гравитационный коллапс, например, или желание почесаться.
— Искать облезлого не разумно!
— А мне, — сказал Одиссей, потом подумал и сурово добавил, — и даже очень!
— Это иллюзия! Вот подтверди ему, что это иллюзия!!!
— СТОП! — сказал Одиссей. — Сам ты, как я погляжу, иллюзия. А как Иллюзия может судить об иных Иллюзиях? — и тут же, довольный сам собой и ответил: — Только — иллюзорно! А значит…
— Ничего это не значит… — поспешно выпалил «шовинист». — Ну что же ты молчишь? Подтверди ему!
— А вот я закрою сейчас глаза, а потом открою… и вас не будет вообще! — обрадовано объявил Одиссей и тут же закрыл глаза…
Когда он их открыл, его оппонентов действительно не было, зато прямо у входа в пещеру сидела птичка, размерами не уступающая молодому бегемоту, только в перьях и с крыльями. Птичка задумчиво глядела на Одиссея, по куриному наклонив голову набок.