– Неплохо. Верещагин крупный шахматист в своем деле!
…Они вышли из дворца, уселись в коляску и покатили на станцию, оставляя за собой шлейф песчаной пыли. Железнодорожная станция располагалась на границе песков, в трех часах езды от Педжента.
Алимхан обронил фразу, запомнившуюся Абдулле:
– Этот Лебедев умный человек. Смотри, чтобы он не сбежал в свою Россию. У русских это называется ностальгией.
– Я понимаю, друг Алимхан, – с легким оттенком иронии ответил Абдулла.
Алимхан, повернувшись, пристально посмотрел на него, и они оба рассмеялись.
В Бухаре цвел урюк, пахло свежей листвой, ароматным дымом от жаровен с горками желтого плова.
Здесь Алимхан был постоянно занят своими многочисленными делами. Абдулла же почти все свое свободное от поручений хозяина время проводил с Сашенькой.
Они гуляли по саду, окружающему роскошную резиденцию правителя, беседовали, играли в нарды – этой восточной игре обучил Сашеньку Абдулла, и она, сражаясь с ним, проявляла великий азарт.
Абдулла все больше привязывался к русской женщине, боясь этого и одновременно стремясь к ней. Он проклинал себя за возникшее чувство, стыдясь и терзаясь, ибо по-прежнему был очень предан Алимхану, но все равно стремился к Сашеньке, злясь на себя и на Алимхана, однако вел себя очень сдержанно.
– Абдулла, ты такой робкий, – смеялась Сашенька, заставляя трепетать его сердце.
Как-то, гуляя по саду, Абдулла рассказал Сашеньке о той молодой женщине, которую он когда-то увидел на станции, на российской земле – всю в белом, с белым зонтом, в белых по локоть перчатках, – рассказал о ее лице, о глазах, глядя при этом на Сашеньку. Это было почти прямое признание, но Сашенька «наивно» спросила:
– Абдулла, а ты, часом, стихов не пишешь? – и улыбнулась.
Абдулла обиделся. Он считал это занятие недостойным настоящего воина. Поняв это, Сашенька тотчас попросила у него прощения, ласково прикоснувшись к его плечу.
– Значит, тебе нравятся русские барышни? – спросила она погодя, когда он успокоился.
– Очень нравятся, – признался Абдулла. – Они красивые и светлые, как… – он поискал сравнение. – Как пустыня… – закончил он.
Сашенька сдержала смех, подумав, что Абдулла опять обидится.
– Наверное, еще никто не сравнивал женщин с пустыней, – заметила она как можно деликатнее.
– Для нас пустыня – это жизнь.
– Значит, женщина и жизнь одинаковые понятия? Да, Абдулла?
– Да.
– Все женщины?
– Почему – все?.. Я же говорил об одной… – Он страстно взглянул на Сашеньку, но та перевела разговор на другое:
– Абдулла, у тебя есть гарем?..
– Есть, небольшой… – ответил он.
– Скажи, какую из женщин твоего гарема любишь больше всех?
– Никакую, – отвернувшись, коротко бросил Абдулла.
– Но это же глупо!.. Если бы я была мужчиной и имела гарем, я бы любила в нем каждую женщину. Это же так прекрасно!.. Каждая женщина по-своему очень интересна.
Абдулла улыбнулся и пожал плечами, поняв, что она снова кокетничает.
…Однажды Сашенька вроде бы в шутку предложила Абдулле убежать в горы, которые белели вдали снежными вершинами, ослепительно сверкающими на солнце.
– Я соскучилась по снегу, понимаешь? – говорила она и все чаще вспоминала Петербург.
Вспомнила, как в затуманенном свете газовых фонарей стоял под ее окном приехавший за ней Абдулла, как он волновался, ожидая ее, как одергивал полы черкески, как проводил рукой по газырям и как темнели его глаза, когда он видел ее выходящей из подъезда.
Алимхан заметил их взаимную приязнь, но, считая себя человеком светским, относился к этому вполне интеллигентно.