— Сейчас он не сможет вас принять. Разве что вечером. Вы можете зайти ко мне?
— К вам? Вы не живете вместе?
— Нет. Я ему немного помогаю, когда есть время. Но у меня нечасто бывает время. Знаете просеку за Проломом? В самом конце просеки за ручьем — отдельный дом. Приходите часам к девяти.
Только тут я заметил, что у нее совсем нет певучего акцента, характерного для местного населения. Ее голос звучал нежно и томно, напоминая звук медленно разрывающегося шелкового лоскута.
— Чем вас угостить? Вот бисквиты — я их делаю сама.
Они были поистине словно из восемнадцатого века — темно-серые и твердые как орехи.
— Вы не очень любите готовить, не так ли? — заметил я.
Она миролюбиво кивнула, показывая, что моя бестактность ее вовсе не задела. Между тем ко мне подошла такса и с весьма деловитым видом обошла вокруг моего стула.
— Иди поиграй, — сказала девушка осу.
Она сделала вид, будто кидает камень в сторону поляны. Пес помахал хвостом и ленивой походкой вышел на двор, глядя туда, где должен был приземлиться воображаемый камень. Затем с важным видом вернулся, высунув язык.
— Вот лентяй! — сказала она
— Просто он скептик. Не верит в невидимые камни.
— Тогда он не прав.
Я поднял настоящий камень и зашвырнул его так далеко, как только мог. На этот раз пес умчался во весь дух.
— Любой дурак может сделать это, — сказала она, не уточнив, кого имеет в виду: пса или меня. — Я думаю, дядя скоро придет.
— Почему вас зовут Дув? — спросил я.
— Посмотрите в словаре. Дув — куриная слепота, в ботанике лютик жгучий — ядовитый цветок, который растет в болотистой местности. Очень похоже на меня. На самом деле это фамилия. Мое христианское имя — Тереза.
Мне хотелось задать еще много вопросов, но окружающая обстановка не очень располагала. Старый дом был словно третье лицо в разговоре. Как будто рядом присутствовала строгая, чересчур благонравная бабушка. Он наблюдал за нами, скорчившись во тьме; и своеобразная красота лежавшего перед нами парка, скорее напоминавшего большой сад, тоже располагала к тишине. По небу стремительно промчался стриж, огласив окрестности протяжным, тоскливым криком. Мне вдруг показалось, что когда день стал ночью, что-то произошло в воздухе. Аромат жасмина пропал, и после вспышки зарницы ему на смену пришла волна более сильного, более острого животного запаха: жница, дремлющая в поле на стогу подгнивающего сена. Впервые я ощутил запах Терезы.
— Вот и мой дядя, — сказала она.
В коридоре послышались шаги. Появился круглолицый, добродушного вида человек в клетчатой кепке, твидовом жакете и гетрах. Он выглядел как процветающий сельский джентльмен — тамада за праздничным столом или председатель фермерского союза. Целитель протянул мне руку — она была мягкой и теплой. Его голос, перекрывавший две октавы, звучал не более таинственно, чем застольная песня. Кроме того, от целителя пахло одеколоном для бритья.
Короткими быстрыми шагами он подошел к Терезе, поцеловал ее в лоб и сел боком в одно из кресел, положив руку на его спинку.
— Итак, — сказал он, — с чего начнем?
Я придвинулся к железному столу, чтобы сделать кое-какие записи при свете настенной лампы.
— Наверное, с диплома? Обычно начинают с этого… Нас обвиняют в том, что у нас нет диплома. Я отвечу так: можно ли водить за нос пациентов в течение двадцати пяти лет?
Но меня интересовало другое. Мы уже посвящали три номера потрясающей деятельности гипнотизеров, лозоискателей, знахарей, лечивших травами, и прочих целителей, отвергаемых официальной наукой. Все они регулярно исчезали и возникали в новых обличьях. «Гении или мошенники?» — гласили заголовки Берни.