К столу я пошла уже собственными ногами, обутыми в туфли, которые Сид достал из карманов и вернул их согревшимся ногам.
Стол мне показался немного великоват для нас троих, для сотни-полторы морских пехотинцев он был бы в самый раз.
– Фрэнк, это у тебя серебро?
– Серебро.
– Фамильное маркизовское?
– Думаю, да.
– А, мистер Говард, добрый вечер! Знакомьтесь это мой брат Сид, он недавно из экспедиции вернулся.
– Рад познакомиться, мистер Киган.
– Взаимно, приятель.
– Фрэнк, – прошептала я, когда Говард немного отошел, – почему ты сказал, что нас только трое?
– Говард не в счет.
– Странно, когда я ходила по дому, что-то его не заметила.
– В этом его главное достоинство, за которое я ему изрядно приплачиваю.
– А он тебе всегда в перчатках прислуживает?
– Разумеется.
– И твоей жене? Теперь понятно, почему она не захотела возвращаться.
– Полагаешь поэтому?
– Ну да, я бы тоже. Но ты был вынужден с детства мучиться, я помню, меня однажды ваш человек в таких же перчатках с калитки прогнал. Да, трудно вам аристократам!
– Мне кажется, ты, детка, одна из нас.
– Нет, Фрэнк, ты ошибаешься. Мы из бакалейщиков, бессребреники – ни одной фамильной ложки.
– Говард, будь любезен, принеси сафьяновый альбом из моей спальни.
Говард вышел. Когда он появился, я уже сгорала от любопытства.
Открыв альбом на женском портрете восемнадцатого века, Фрэнк перевел с итальянского:
– Аделаида Сен-Джон.
– Ну и что? Какое это имеет отношение ко мне?
– А ты вглядись.
– Ну, вгляделась.
– Тебе не кажется, что вы похожи как две капли воды?
– Я?! На эту уродину?! Ты что, спятил? Я что, по-твоему, такая же лысая и толстая?! У нее же совсем нет груди! А глаза? Сид, скажи, что у меня не такие маленькие! Ха! У нее же белые волосы мелким бесом! Ты что, дальтоник? У меня вот, видишь! – сунула я ему под нос свою голову. – Во-первых, рыжие; во-вторых, крупным бесом! Да, Фрэнк Ловайс, никогда не ожидала, что ты такого плохого мнения обо мне. Конечно, я не то, что твоя жена, но и не такая уж никудышная. Многим нравлюсь, некоторые открыто утверждают, что очень недурна, например, твой хохотун мистер Хили, потом Робинсон, Тэйлор из сбыта и еще позавчерашний в супермаркете, и другие – всех не перечтешь! Так что забери ты этот пасквиль и никогда его никому не показывай, а лучше продай мне, я его сожгу. Сколько ты за него просишь? Я за ценой не постою.
– Я не могу его продать, это не моя собственность.
– Чья же?
–Лорейн.
– Сид, я не такая страшная?
– По мне, Принцесса, ты самая красивая девушка на нашей улице!
– Фрэнк, ты слышал? На всей улице! А она, сам знаешь, какая длинная и побольше твоей! Ты еще настаиваешь на своем вздорном заблуждении?
– Нет не настаиваю.
– Значит, не похожа?
– Нет.
– Нисколько?
– Ни в малейшей мере!
– Это ты просто много выпил?
— Не исключено. Вероятно, и освещение ввело меня в заблуждение.
– Вот именно, при свечах всякое может померещиться. При свечах только гадать на жениха можно, и то не слишком доверяясь. Часто являются неправильные. Мне, например, недавно был совсем лысый мистер! А я лысых-то и не люблю! Сочувствую, это да, но замуж не пойду. И потом, Сид, ты меня за лысого разве бы выдал?
– Нет.
– Ну вот и я говорю, но со свечами второй год именно лысый является. Нет, свечи – это дело обманчивое и вредное. С ними лишь танцевать можно. Пойдем, Сид. Я хочу там, у люстры.
Ее опять опустили. За окнами продолжал густо падать снег, а люстра мерцала загадочно, как глаза у Сида.
– Когда ты в последний раз танцевал?
– Не могу вспомнить.
– Ты почти не разучился.
– Ловайс более ловок, чем я?
– Нет, ты слишком напряжен и держишь меня на расстоянии. Тебе надо чаще практиковаться.
– Принцесса, ты кого-нибудь любишь?
– Конечно, тебя и Денни.