– А ты с Сидом правда больше не будешь драться?
– Ты присутствовала при заключении мирного договора. Первым я его не нарушу.
– Поклянись!
– Чтоб я сдох!
– Нагнись, я тебя за это и за моего друга поцелую.
– Боюсь, твоему братцу это не слишком понравится. Пока лучше избегать осложнений, но я буду в полном твоем распоряжении, когда он не сможет нам помешать. Знаешь ли ты, что прекрасно выглядишь?
– Знаю, это Сид постарался, а я для него.
– Он тоже хорош.
– Не хорош, а лучше всех! Без привычки свободно можно закаменеть, с двумя неосторожными дамочками так и случилось. Ему будет трудно найти кого-нибудь себе в пару, если только в Голливуде, там, говорят, полно стойких красавиц, но я его предупредила о злопамятстве. Сказал, поостережется. Эти колонны у тебя мраморные? И статуи есть?
– Скоро увидишь.
– А пустые рыцари как в кино?
– Рыцарей нет. Обрати внимание на вазы.
– Эти? Большие. Люстру я уже видела. У вас леса разборные, или каждый раз новые ставите?
– Нет, люстру опускают. Можешь нажать на кнопку.
Я нажала, люстра, звеня хрустальными подвесками, быстро опустилась вниз, едва не коснувшись паркета, в котором вся и отразилась. Ничего не скажешь, блеск!
– Я боялась, разобьется. А пусть она так низко повисит?
– Хорошо.
– Фрэнк, если мы здесь одни, то как ты относишься к ненужному этикетному занудству? Ну, если я стану разгуливать сама по себе, где захочу, и осматривать, что попадется?
– Этой ночью, детка, позволено делать все что угодно.
– Тогда я пошла.
Это было не очень-то ловко на тонких каблуках, я их скинула на лестнице, на середине которой приостановилась, чтобы бросить двум застывшим внизу истуканам, чтобы они не глазели на меня и не ждали, а поразговаривали бы друг с другом, походили бы туда-сюда и развлеклись хотя бы в шарады с живыми картинками.
Истуканы переглянулись и шагнули навстречу друг другу. Кажется, дело пошло на лад, о них можно не беспокоиться и, не торопясь, все осмотреть.
Глава 20. Неотравленные конфеты
Я еще в детстве хотела здесь побывать, но мне лишь на чугунной калитке удавалось повисеть и покататься, подразнивая Фрэнка, пока он не подходил поближе поквитаться за нанесенный моральный ущерб. Но я всегда успевала удрать от него.
Правда, был такой случай. Иду я по гранитному приступочку забора, в который чугунные прутья решетки вделаны, вокруг весна клейкими листьями распускается, на мне тоже ее неопровержимые приметы в виде новых голубых ботинок с рантами на тонкой кожаной подошве, белых чулок, частью самопроизвольно отстегнувшихся, за спиной зеленый капор, на шее ленты от него, во рту леденец и популярный мотивчик, руки тоже заняты – они перебирают прутья забора, так как приступочек узкий, и мне не хочется угодить в большую лужу, подступающую к нему, мне хочется смотреть, не отрываясь, на свое отражение и плывущие в лужи облака. Поэтому я замечаю Фрэнка лишь тогда, когда его руки намертво припечатывают мои к прутьям с другой стороны решетки.
Некоторое время мы молча стоим друг против друга, вернее я изо всех сил тужусь, чтобы освободить свои кулаки, а Фрэнк не дает мне это сделать и при этом весело скалится.
– Пусти, хулиган! – не выдержав, сердито бормочу я.
– Я Фрэнк Ловайс, крошка.
– Знаю, ты с моим братом дерешься. Чего вцепился? Счас как крикну, попомнишь тогда! Сид тебе башку оторвет!
– Кишка тонка у твоего брата!
– Хватит врать, сильнее его нет никого!
– Как сказать.
– Это каждый доподлинно знает.
– Плохо он за тобой присматривает, Рыжая.
– Не ври хорошо.
– У тебя шнурки развязаны и чулок съехал.
– Они это после, без него. Он их еще не видал.
– Хочешь конфет?
– Отравленных?
– Нет.
– Тогда не хочу.
– Я знаю, ты их любишь.
– Люблю. А какие у тебя? С орехами, что ли?
– С орехами.