Лицо ее страдальчески сморщилось, приблизилось к моему растерянному, поцеловало в лоб и поплыло к дверям, где качнулось в последнем сострадательном недоумении из стороны в сторону и пропало.
Но что же делать? А может быть ему сейчас очень плохо? Он же любит ее! Та-ак, когда я его видела в последний раз? Сегодня его не было, это точно, вчера тоже; позавчера у меня был отгул, который он мне дал накануне, заскочив в большой спешке в контору; и вид у него в тот момент был необычный, как сейчас стало ясно, чрезвычайно взволнованный, судя по галстуку, съехавшему набок. Я собиралась сказать ему об этом, но не успела, он уже уехал. А если хорошенько вспомнить поглубже тому назад, то, безусловно, с ним и тогда было не все благополучно.
Взять хотя бы тот дикий случай с Линдой.
Делать мне было нечего, зубрить тоже надоело. Я вышла к Линде спросить ее про кофе и пирожные. С минуту поколебавшись, она согласилась. Мы выпили и поболтали, потом она с беспокойством взглянула на пухлую папку. Я предложила поделить ее на двоих. Она обрадованно кивнула. Работа закипела. Я отстучала последнюю строку.
Пробежав напечатанное взглядом, Линда рассказала, куда это надо отнести.
Джим Робинс из финансового отдела забрал свои бумаги и вызвался проводить меня в оставшиеся отделы, ему было по пути.
Мы вошли в лифт, чтобы спуститься на первый этаж, но где-то между третьим и вторым внезапно прочно застряли. Когда лифт наконец поехал, остановился и открылся, мы этого уже не ожидали и не заметили, хотя прошло немало времени с начала нашего заточения. Нам было не до этого. Джим продолжал травить анекдоты, а я, уцепившись одной рукой за него, чтобы не сползти, второй придерживала колики в животе, чтобы не разорваться от смеха.
Видя такое дело, Фрэнк как всегда, не мешкая, пришел на помощь. Он оторвал меня от Джима и хорошенько встряхнул в воздухе.
Мне сделалось значительно легче, я уже почти могла контролировать себя, правда, то, что Джим куда-то исчез, я обнаружила в отделе поставок. А окончательно от подхихикивания освободилась через пятнадцать минут, увидав Линду.
Она размазывала по щекам стекающую тушь и отказывалась говорить, но мне удалось немного вытянуть из нее:
оказывается, она не должна была безответственно перекладывать свою работу на других; если такое повторится, ее уволят.
Фрэнк сидел за столом с таким угрожающе-злым выражением на лице, что, оробев, я застыла возле закрытой двери, вдруг вспомнив, что почти такое же свирепое выражение было у него, когда он с Патриком расправлялся.
– Фрэнк, – неуверенно начала я. – Линда не перекладывала. Это я напросилась.
Фрэнк метнул злобный взгляд в мою сторону.
– Она плачет, – еще неувереннее произнесла я.
– Ей с Робинсоном это пойдет на пользу! – прогремел Фрэнк.
– А разве и он? – я растерялась.
– Надеюсь, ему больше не придет охота развлекаться с тобой!
– Но мы же в лифте застряли.
– Засранец не должен был там находиться! Это касается и тебя! Если ты забыла, я тебе напомню, черт побери, где твое место! Твое место рядом со мной – за той дверью!
– Но тебя же не было.
– Это ничего не меняет!
– Знаешь, ты кто? Ты грубиян, Фрэнк Ловайс!
Я удалилась, громко хлопнув указанной дверью, за которой с полчаса раздумывала: за какие грехи я вынуждена это терпеть. Выходило, что виной всему непривычно толстый конверт в конце недели, который в другом месте мне бы не достался. Если бы я была одна, то ни секунды бы не раздумывала, но на моем попечении был Денни, поэтому я не могла решиться и дотянула до появления Фрэнка. Но когда он вошел, я утвердилась в принятом решении: если он сейчас же не извинится, то чихать мне на его конверты.
Не знаю: почувствовал ли он эту критическую минуту, или так случайно сошлось? Но он кашлянул и сказал:
– Похоже, я был недостаточно сдержан.
Я оскорбление помалкиваю.
– Это из-за черной полосы. Я продолжаю оскорбленно помалкивать.
– Прости, Рыжая. Я сожалею.