— Господин адмирал, — крикнул он, — вы должны бежать. Не теряйте времени. Здесь находятся люди Гиза. Они ломают внутреннюю дверь.
— Мой друг, — спокойно произнес адмирал, — вы должны уйти… все. Лично я готов к смерти. Я давно жду ее.
— Я никогда не покину вас, отец, — сказал Телиньи.
— Мой сын, твоя жизнь слишком ценна, ее необходимо сохранить. Уходи… уходи немедленно. Помни о Луизе. Помни о Шатильоне. Такие, как ты, должны жить и бороться. Не переживай слишком сильно из-за того, что я умру. Я — старый человек, мой век истек.
— Я буду драться рядом с вами, — сказал Телиньи. — Мы еще можем скрыться.
— Я не в силах идти, мой сын. Ты не сможешь унести меня. Медлить глупо. Я слышу, они уже на лестнице. Это значит, что они идут по трупам наших преданных друзей. Иди, мой сын. Жаклин познает беду — в эту ночь она станет вдовой. Если ты любишь мою дочь, не обрекай ее на подобную судьбу. Ты огорчаешь меня. Я несчастен, пока ты остаешься. Я буду радоваться, зная, что ты ушел от убийц. Умоляю тебя, сын. Еще есть время. По крыше… Ради Господа… ради Луизы… Шатильона… умоляю тебя… уходи!
Телиньи поцеловал тестя и всхлипнул:
— Хорошо, отец… если вы этого хотите. Ради Луизы…
— Умоляю тебя, поторопись. Беги на чердак… на крышу.
— Прощайте, мой отец.
— Прощай, дорогой сын.
Улыбнувшись зятю, Гаспар вытер пот со лба.
— Ты тоже уходи, мой дорогой друг, — сказал он Мерлину.
— Мой дорогой господин, у меня нет жены, которую я могу сделать вдовой. Мое место — рядом с вами. Я не покину вас.
— Я тоже, мой господин, — сказал Мусс. — У меня есть шпага и сильная рука.
— Это неизбежная смерть, — устало сказал адмирал. — Нас так мало, а их — много.
— Но я не захочу жить, — заявил Мусс, — если брошу вас сейчас.
— Дорогие друзья, я бы не хотел, чтобы те, кому вы дороги, упрекнули меня в вашей смерти. Я обрадуюсь, если вы уйдете. Мерлин, вы можете сделать много доброго. Идите… за моим зятем на крышу. Прошу вас. Я могу помолиться без вас. Вы напрасно губите ваши жизни… жизни гугенотов. Умоляю вас. Приказываю вам…
Пастор согласился, что он не принесет никакой пользы, оставшись с Колиньи, но старый Никлас Мусс непоколебимо стоял у кровати со шпагой в руке; Колиньи понял, что никакие слова не заставят этого человека покинуть спальню.
Адмирал опустился на колени у кровати и начал молиться.
— Господи, я отдаю мою душу в твои руки. Утешь мою жену. Направь моих юных детей… В твои руки… в твои руки…
Дверь распахнулась. Коссен и человек, в котором адмирал узнал своего врага, носившего фамилию Бесме, ворвались в комнату. За ними появились другие, в том числе итальянцы Тосинджи и Петруччи. У них были белые повязки на рукавах и кресты на шляпах.
Они отпрянули назад, увидев пожилого человека, стоящего на коленях у кровати. Католики торопливо перекрестились. Безмятежное выражение адмиральского лица и спокойствие, с которым он поднял свои глаза, на мгновение лишило незваных гостей смелости.
— Вы — Гаспар де Колиньи? — спросил Тосинджи.
— Да. Вижу, вы пришли убить меня. Делайте что хотите. Моя жизнь почти закончилась, вы мало что можете изменить.
Никлас Мусс поднял свою шпагу, пытаясь защитить адмирала, но Тосинджи парировал удар, а Петруччи вонзил кинжал в грудь старика. Другие поспешили завершить дело, начатое Тосинджи, и Мусс со стоном упал возле кровати.
— Да сгинут все еретики! — закричали люди.
Это было сигналом; католики набросились на бесчувственное тело адмирала. Бесме пронзил его шпагой, другие воткнули в него кинжалы, желая окропить лезвия благороднейшей кровью, которую они обещали себе пролить этой ночью.
Колиньи лежал перед ними; они молча смотрели на него; каждый желал скрыть от соратников чувство стыда.
Бесме подошел к окну и открыл его.