— Вы правы, — прошептал король. — Я должен править один. Должен править один.
— Будьте сильным. Будьте достойным. Предоставьте людям свободу вероисповедания. Не используйте религию в политических целях. Религия и дипломатия должны быть разъединены. Выполняйте свои обещания. Ведите достойную жизнь и постоянно молитесь о помощи Господа. А главное, сын мой… главное…
Король плакал.
— Гаспар, мой отец, я не могу вынести это. Вы говорите со мной так, словно это наша встреча — последняя.
— Нет, возможно, я поправлюсь. У меня еще много сил. Сдержите обещание, данное вами принцу Оранжскому. Помните, что честь обязывает вас к этому. Не следуйте наставлениям матери. Прислушивайтесь к слову Господа, а не к советам Макиавелли. Ваше Величество, вы способны сделать ваше правление хорошим. Тогда в ваш последний час вы сможете поблагодарить Господа за то, что он призвал вас править этой страной.
— Я по-прежнему вижу кровь на вашем кителе. Густую красную кровь. Кровь величайшего адмирала, какого знала Франция. Что мы будем делать без вас?
— Не плачьте, прошу вас, я еще с вами. Помните… помните мои слова. В первую очередь — касающиеся вашей матери.
Дверь тихо открылась; Катрин, стоя у порога, посмотрела на мужчин. Король испуганно ахнул. Он знал, что она внушала ему ужас, была источником всех его страхов.
— Это никогда не закончится, — резко произнесла королева-мать. — Наш дорогой адмирал утомлен. Он должен отдохнуть. Пойдемте, Ваше Величество, вы должны покинуть адмирала. Месье Паре, господин Колиньи устал. Верно?
— Он нуждается в отдыхе, — согласился Паре.
— А теперь оставьте меня, Ваше Величество, — сказал адмирал.
— Я приду еще, — произнес король и шепнул Колиньи: — Я буду помнить все, что вы сказали мне.
Возвращаясь в Лувр, Катрин казалась безмятежной, но она остро ощущала близость сына.
Как только они оказались во дворце, Катрин отпустила своих приближенных и уединилась с королем.
— Что сказал тебе адмирал, мой сын?
Король спрятал свое заплаканное лицо от матери.
— Это касается только нас двоих, — с достоинством ответил он.
— Государственные дела? — спросила Катрин.
— Государственные дела между королем и его адмиралом, мадам.
— Надеюсь, он не толкает тебя на глупость.
— Его советы мудры, мадам. Я молю Господа о его выздоровлении, потому что боюсь думать о том, как эта страна обойдется без Колиньи.
— Когда умирает один великий человек, его место занимает другой, — сказала Катрин. — Когда умирает король, на трон поднимается новый монарх.
— Мама, я должен многое сделать и хочу, чтобы мне позволили заняться этим.
— Что сказал этот человек?
— Я ответил тебе — это останется между мною и Колиньи.
— Ты глупец!
— Не забывайте, с кем вы говорите, мадам.
— Я помню это. Я говорю со вчерашним мальчиком, который настолько глуп, что позволяет врагам обманывать себя.
— Мадам, я дал вам слишком много власти… это продолжалось чересчур долго.
— Кто сказал это?
— Я. Я говорю это. Я…
— Ты всегда повторяешь чужие слова.
— Мадам, я… я…
Он запнулся; она положила руки ему на плечи.
— Не прячь свое лицо, мой сын. Посмотри мне в глаза и поделись со мной твоими планами. Скажи мне, что тебе приказал сделать адмирал…
— Он ничего не приказывал. Он уважает меня как короля… в отличие от других. Я делаю лишь то, что хочу.
— Значит, за все время, которое вы провели наедине, он ничего тебе не сказал, ничего не потребовал?
— Все сказанное останется между нами.
— Ты очарован всей этой набожностью. Он сказал: «Молитесь, чтобы Господь наставил вас»? Конечно, да. Под наставничеством Господа он разумел свои советы, потому что он считает себя Богом.
— Вы богохульствуете, мадам.
— Нет, это он богохульствует.